«Черт! Кажется, со мной произошла некая сенсорная перегрузка…» — пытаясь изо всех сил сохранить ясность сознания, подумал Люциус. Он едва дождался, пока Гермиона окончательно промоет ему волосы и ополоснет их, а затем вдруг поднялся и, обмотавшись полотенцем, быстро вышел из ванной.
Вернувшись в спальню, он несколько раз глубоко вздохнул и, немного успокоившись, занялся тем, что раньше (в прошлой жизни) было обязанностью его домашних эльфов. С помощью заклинания Калидус Спирантия Люциус начал сушить свою длинную густую шевелюру, используя волшебную палочку, из кончика которой дула сейчас струя горячего воздуха, как самый настоящий магловский фен.
Когда волосы стали почти сухими, запах слегка ослаб, продолжая лишь еле заметно, но чувственно овевать его ароматом лаванды. Воспоминание снова кольнуло уставшую память. Но теперь оно было о матери… О том, как тихо и нежно баюкая его на ночь, она каждую ночь клала рядом с детской кроваткой маленькую веточку лаванды, чтобы ему лучше спалось. Лаванда. Всегда лаванда.
«Мама так любила этот запах…»
Он потянулся за щеткой для волос, но не успел поднять руку к голове, как пальцы Гермионы сомкнулись вокруг его кисти.
— Разреши мне.
Пораженный Люциус повернулся и взглянул на нее.
— Ты не возражаешь? — мягко продолжила она, и Малфой покачал головой.
Наконец-то она могла сделать то, чего ей так сильно хотелось с момента первого визита в Азкабан.
Она начала медленно расчесывать белоснежную копну волос, аккуратно разбирая спутанные пряди и извиняясь каждый раз, когда ей казалось, что сделала ему больно. Но уже скоро рука забегала гораздо свободней, лишь изредка подергивая оставшиеся не расчесанными участки. Люциус прикрыл глаза, наслаждаясь тем, что она делала так же, как наслаждался ее ласками и, вспомнив, как она впервые обнажила перед ним свою грудь, подумал о том, какой же искренней и безыскусно откровенной является ему эта женщина раз за разом.
Хотя Гермиона и не спешила, проводя и проводя щеткой по длинным прядям, с каждым ее движением волосы Малфоя приобретали все более ухоженный вид. Сейчас они уже поблескивали, мягко ниспадая ему на плечи, почти так же, как и тогда, много лет назад, когда она впервые увидела этого волшебника в магазинчике «Флориш и Блоттс». Даже Азкабан не смог лишить Люциуса Малфоя его великолепной и знаменитой шевелюры.
Она понимала, что можно уже и остановиться, но почему-то не могла. Ощутив желание сделать это много недель назад, теперь Гермиона по-настоящему упивалась таким простым, казалось бы, и незамысловатым процессом настолько, что потеряла счет времени.
А начав снова напевать прежнюю мелодию, услышала негромкий вопрос Люциуса.
— Что это такое ты мурлыкаешь?
— Она не из волшебного мира.
— Это я уже понял.
— Мне перестать?
— Нет. Мне нравится. Просто скажи, что это за песня.
— Да просто старая народная песня, которую рыбак у себя в лачуге поет своему сыну. Маглы обычно поют ее деткам… и моя мама тоже часто пела ее, когда купала меня. Иногда к ней присоединялся и папа, и они пели вдвоем. У него замечательный бас. Я всегда любила слушать его.
— Напой слова и мне.
Гермиона смущенно засмеялась.
— Ну… Давай же, — продолжал настаивать Люциус.
Она ощутила вдруг, что стесняется гораздо сильнее, чем когда обнажалась перед ним в Азкабане, но слегка откашлялась и неловко начала:
— Танцуй для своего папочки, мой паренек
Танцуй для своего папочки, мой маленький мальчуган,
Подрастешь, и тоже будешь ловить рыбу,
Будешь привозить в своей лодке улов,
Будешь запекать на сковородке пикшу и треску на ужин,
А пока ты еще маленький мальчик,
Так что станцуй своему папочке, мой паренек.
Пока ты еще ребенок, ты должен петь и играть,
Бродить вдоль берега и бросать в воду камушки,
Строить замки на песке и смотреть, как прилив разрушает их.
Танцуй же для своего отца, мой малыш.
Ну… И так вся песня. Она очень простая и незатейливая.
Люциус ничего не ответил, потому что боялся, что его подведет голос. Сегодня он впервые за долгие годы услышал чье-то пение. И ощущения от этого оказались почти такими же сильными, как и от их с Гермионой прикосновений друг к другу, такими же сильными, как от запахов, от вида окружающей красоты. Эти ощущения словно пробуждали его от какого-то сна, заставляя жить заново и заставляя хотеть жить заново. И Люциусу было ужасно страшно потерять это чувство желания жизни.
— Почему ты не продолжаешь?
Гермиона тихонько засмеялась.
— А надо?
— Да.
Она начала песню сначала и больше не останавливалась, пока не добралась до последних строчек:
— Танцуй для своего папочки, мой маленький паренек,
Танцуй для папы, мой малыш.
Когда ты вырастешь и станешь сам отцом,
Будешь петь эту песню своему сыну
И вспоминать, как я пел ее для тебя.
Танцуй же для своего папочки, мой мальчуган.
Малфой бросил взгляд на колдографию, стоящую на столе: на ней был изображен Драко. Его сын, которого он не видел и не мог обнять больше трех лет. И Люциус вдруг ясно и остро осознал, как же хочет встретиться со своим мальчиком. Как скучает по нему. Как ждет его. Но сейчас… именно в этот миг сам он ощущал себя не столько отцом, сколько ребенком. Ребенком в руках невероятно прекрасной женщины, которая постепенно, шаг за шагом щедро дарила ему этот чудесный мир заново.
Казалось странным, но в эти минуты он больше не испытывал ни стыда, ни сожалений, думая о своем прошлом. Азкабан, служение Волдеморту, унижения и ужасный животный страх — все будто отодвинулось куда-то далеко. Будто все эмоции, касающиеся этой части его жизни выдохлись и, наконец, закончились. И только одно теперь имело значение — его будущее. А думая о нем, как об общем будущем с Гермионой Грейнджер, он чувствовал себя на редкость спокойно и уютно. Так, как никогда еще до этого не чувствовал.
Гермиона положила щетку на место, слегка поправила его волосы сзади, и на губах ее появилась нежная улыбка. Люциус взглянул на их общее отражение в зеркале.
— Пока Министерство не снимет с меня домашний арест, ты же должна будешь оставаться здесь?
Она приподняла бровь.
— А что, вы уже прогоняете меня, мистер Малфой?
Люциус запрокинул голову, коснулся затылком ее груди и закрыл глаза.
— Ты сама прекрасно знаешь, что я ничего не хочу больше, чем видеть и чувствовать тебя рядом. Каждую минуту, каждый день.
Гермиона присела рядышком и, обняв за шею, начала покрывать его лицо легкими поцелуями.
— Я только… до сих пор не могу понять, зачем я тебе нужен. Какой смысл тебе вступать в отношения с… таким как я? — пробормотал он, подставляя свой рот ее губам.
— Ты прав. Никакого. Будем считать, что моя жизнь — это просто череда бессмыслиц.
— Хочу тебя, — глухо прошептал Малфой, и руки сами скользнули под халат, наброшенный Гермионой. — Хочу снова оказаться в тебе.
Но она вдруг схватила его за запястья.
— Погоди, Люциус… Разве не пора бы тебе пройтись по мэнору? Ты же не видел его больше трех лет.
— Он подождет. А я не могу. Потому что тоже слишком долго ждал тебя, Гермиона… Ничего больше не делал — только ждал, ждал и ждал… И устал от этого, не хочу больше ждать. Дай мне насытиться тобой! Хотя бы немного…
— Что ж, — Гермиона счастливо рассмеялась и потянула его за собой к кровати. — В таком случае… я целиком и полностью в твоем распоряжении.
«Она останется здесь. Навсегда. Со мной. Я сделаю так, чтобы она не захотела никуда уходить. Сделаю!»
И на ближайшее время это стало последней связной мыслью чистокровного мага, маглоненавистника и бывшего Пожирателя Смерти — Люциуса Абраксаса Малфоя…