Он выложил кокосы с сделанными дырочками в них, чтобы можно вставить соломинку и посасывать сладкий сок, перед тем как вы сможете воспользоваться вилкой, поедая мякоть. И тосты, намазанные арахисовым маслом, медом, и…
— Вот попробуй это, — сказал Грант, поднося кусочек тоста к моему рту.
Сладкая корица заставила взорваться мои вкусовые рецепторы, мне пришлось зажмуриться от экстаза, я застонала.
— Черт, это словно наркотик.
— Если ты будешь так реагировать каждый раз, когда будешь это есть, то мне придется приносить тебя это каждое утро, — сказал Грант. — Подожди… ты замерзла.
— Ничего страшного, — ответила я, потому что сама не знала, чем была вызвана моя дрожь, то ли его близостью, то ли едой. Хотя был не самый солнечный день, но я чувствовала себя настолько хорошо, и мне не хотелось, чтобы это кончалось и тем более, как-нибудь испортить этот момент.
— Это не ерунда, — ответил Грант, притягивая меня ближе к себе. — Весь жар моего тела — твой.
— Ты говоришь такие слова, о которых мечтает каждая девушка, — сказала я, утыкаясь ему в грудь, когда его руки с комфортом расположилась на моем животе. Мне стало действительно намного лучше. Я уютно устроилась в тепле его тела и смотрела на чаек, кружащих над нами.
— Кажется, я и так привлек к себе достаточно «внимания», — сказал он сухо. — Я слышал, что это «внимание» стало довольно популярным у молодых дам в эти дни.
— Ты романтик, — сказала я, посмеиваясь и игриво ударив его по бедру.
Он поцеловал меня в висок, рукой потирая мне спину, снимая напряжение последних нескольких часов, но он делал это, так ласково.
— По крайней мере пытаюсь быть им.
Я сжала его руку в своей.
— Я действительно ценю то, что ты пытаешься.
Он прижался губами к моему виску снова, задержавшись дольше, и продолжая растирать мне спину. Мы сидели на берегу, просто наблюдая за океаном, не знаю сколько, может быть несколько часов или минут, я потерялась во времени, созерцая подымающиеся и падающие, накатывающие на берег темно-синие волны, с белыми барашками пены, и ощущая крепкие объятия Гранта, изредка подносившего к моим губам еще один кусочек медленно остывающего тоста, или предлагая мне глоток сладкого кокосового сока.
— Мы можем остаться здесь настолько, насколько захочешь, — сказал он. — Столько, сколько тебе потребуется.
Его слова заставляли легко влюбиться в него, но сейчас, это была самая последняя вещь, которая была мне необходима.
9.
Торнадо не самое распространенное стихийное бедствие в Сан-Франциско, и поэтому я была несколько шокирована положением дел, когда на следующий день на заседании поняла причиненный ущерб имиджу компании. Мне действительно, наверное, следовало бы позвонить на канал погоды и запросить у них отчет, не было ли на самом деле этого уникального явления. Я никогда не могла подумать, что такое возможно, что столь такое огромное количество людей моментально впадут в панику, без движение такого циклона.
«Где ты…»
«…семь новостных каналов…»
«…моральное состояние сотрудников упало до рекордно низкой отметки!»
«Свадьба по-прежнему…»
«…потенциально разрушительный для общества, не говоря уже о…»
«…пытаюсь дозвониться до вас…»
«Мы говорим «без комментариев», но…»
«Дженнингс настроен критически…»
«…надо опередить!»
Находясь перед кучей дико орущих взвинченных деловых людей, подскакивающих, словно сахар в чашке с кофе, и я-не-хочу-знать-знаешь-что, я сделала единственную вещи, которую могла. Я захлопала в ладоши, словно чертов воспитатель в детском саду.
Удивительно, но это сработало, то ли из-за того, что у всех в подсознании засела боязнь воспитателя детского сада, то ли от того, что все впали в шок, из-за того, что я посмела отнестись к ним, как к детям.
Прежде чем кто-либо решил проанализировать этот вопрос, я перевела дыхание, и стала вести совещание.
— Самое первое. Что вы попытались сделать до сих пор?
Послышалось шарканье ног, скрежетание зубов, и в результате прозвучал ответ «не много». Было сделано ни к чему не обязывающее официальное заявление о разделение между личной и частной жизнью, но поскольку я и Грант находились вне досягаемости, то никто не пожелал взять на себя ответственность и рискнуть сделать что-то большее.
Я чувствовала перед ними вину, которая закручивалась у меня внизу живота, вспоминая часы, проведенные на пляже, когда эти люди были так взвинчены.
Но чувство вины быстро испарилось, как только они открыли рот и из них полилось множество всего:
«Отрицать, отрицать, отрицать…»
«…знаю актера, который бы за наличные, согласился сообщить, что это был он…»
«…мы можем проверить этих девочек, накопать на них полно компромата, и перекинуть все внимание на этих шлюх…»
«…он дает слезливое интервью о том, как сожалеет, на фоне вывески «Devlin…»
«…обращаемся к прессе и даем им понять, что если они не прекратят муссировать это, то пожертвований в их газеты не будет!»
— Хватит! — я резанула рукой по воздуху. — Ни одно из того, что вы говорите, сделать невозможно. Даже, если не рассматривать факт всех предложений с моральной точки зрения, ни одно из них не сработает на Дженнингса. Его невозможно ввести в заблуждение сработанной на скорую руку чепухой. Сейчас, скажите мне, у кого-нибудь есть идея, которая подходит для него?
Тишина. Затем, тихий голос сказал:
— Может нам стоит объявить, что мистер Девлин был под воздействием наркотиков…
— Нет, — отрезал Грант, — только не это. — Он колебался. — Ну, возможно… я имею в виду… черт возьми, мы должны что-то сделать. Все летит к черту, но… ах, черт побери все летит к чертям собачим, нет! Мы не будем говорить этого! — Он стукнул кулаком по столу, вскочил на ноги и выскользнул за дверь.
Я тут же помчалась за ним, но я прибежала слишком поздно, он вдарил кулаком по стене, образовалась вмятина, посыпалась штукатурка.
— Глупый, глупый, дурак, развращенный…
Я схватила его за руку, и он сразу же сник, не пытаясь еще раз ударить по стене кулаком.
— Эй, — тихо сказала я. — Прекрати. Ты причиняешь себе вред.
— Как я мог быть таким глупцом? — прошептал он. — Мне казалось, что это забавно, я знал, что у них была камера, но я не думал, я просто не думал, я никогда не думал, и теперь все летит к чертям собачим…
— Ты не можешь винить себя, Грант…
— Как я могу не винить себя? Дурацкая потребность моего члена получить мокрую дырку угрожает потерей сотни рабочих мест, — он обмяк, чуть наклонившись вперед, опиравшись лбом о край вмятины, которую проделал в стене. — Ты говорила мне быть ответственным и серьезным, и теперь я серьезен, как никогда, но я не знаю, что делать. Как люди могут так жить? Как они заботятся о всех этих вещах все время и не сходят с ума?
— Ну, иногда они сходят с ума, — сказала я, медленно поглаживая ему спину. — Но большую часть времени, они разговаривают со своими друзьями, которые помогают им понять, что нет ничто, чтобы нельзя было исправить.
— Это невозможно исправить, — ответил он, прикрыв глаза, я продолжала гладить его по спине, но его голос звучал расслабленно, растягивая гласные на австралийский манер. Это придавало ему какой-то юношеский задор. — Как же нам отвлечь кое-кого от такой большой проблемы? Дженнингс не собирается слушать всякий вздор, пока наша династия горит.
И как-то совершенно просто, я знала, что нужно сделать.
— Мы не будем отвлекать, — сказала я, чувствуя теплоту, которая распространялась по моему телу, это бывает, когда вы предлагаете идею, в которой уверены на все двести процентов, потому что знаете, что она правильная. — Мы не будем уклоняться, этого как раз каждый и ждет, что мы сделаем такой жалкий шаг.