А мне совсем чуть-чуть, но нужно его поддержки.
— Плод, Вера Алексеевна, вы потеряли плод. На таком раннем сроке… это еще не ребенок, — оказывается, за моей спиной останавливается Мирская, про которую я совершенно забываю. И она уверенно пытается донести до меня важную мысль и подсластить пилюлю. — Если бы не усилившиеся боли и Ваша срочная госпитализация, через сутки-двое Вы бы и не узнали, о том, что произошло, списав все на обычное ежемесячное женское недомогание. Поверьте, ничего страшного не случилось. Это — не катастрофа. Мы проведем обследование, поймем причины, и не пройдет года, как у вас с мужем обязательно родится здоровый и крепкий малыш.
— Вы правы, обязательно родится, — шепчу одними губами, отвечая не ей, себе.
Потому что в голове в этот момент происходит глобальная перестройка. Смена приоритетов и новая расстановка ценностей. А еще перезагрузка.
И я отчетливо сознаю, что малыш мне нужен и важен. Это Игнатов не хотел детей и мне внушал свое видение, а я-то хотела. Всегда хотела и хочу. Своего ребенка, которого буду любить и ценить. А он будет любить меня. Ни за что, просто потому что я — его мама.
И пока в голове кипит и варится полная каша, широкие ладони мужчины, чужого мужчины, меня не отпускают, поддерживают, успокаивают и дарят защиту. То, чем должен был бы заниматься тот, кто предал, кто довел до стресса, тот, чей малыш не захотел появляться на свет.
— Вер, всё будет хорошо. Раз Ксения Игоревна так говорит, давай ей поверим. Она — профессионал своего дела и врать нам — ей не имеет смыла. Верно я говорю? — Арский вновь все берет в свои руки.
— Конечно, — тут же подтверждает его слова Мирская и, кажется, даже обменивается с ним номерами телефона.
А я… я, наверное, в этот момент понимаю жестокую, но истину: что не делается, к лучшему. И всему должно быть свое время.
Раз мой малыш решил, что такой поганец, как Игнатов, не должен быть его отцом, значит, так надо. Так правильно, пусть и больно.
— Спасибо. И простите меня за истерику, — обращаюсь сразу к обоим, поскольку они продолжают оставаться рядом. Выплеск эмоций помогает, в голове действительно проясняется, а на душе становится легче. Хотя при этом я чувствую себя холодной стервой. — Поехали домой?
Арский кивает, и я, поблагодарив Мирскую, устремляюсь к выходу, а в машине стараюсь не молчать, потому что… неправильно в этот момент смотрит на меня Виктор Алексеевич.
Задумчиво. И очень неправильно.
— Не люблю жалость, — произношу четко, поймав во время остановки на светофоре его внимательный взгляд, — так что прекращай. Я в порядке. Честно. И дети у меня будут, только не от морального урода, а нормального мужика. А ты лучше ответь, с кем подраться успел?
Киваю на сбитые костяшки.
Ухмыляется и головой качает.
— Одному дятлу клюв подрихтовал. За дело.
И всё?
А подробности? И почему улыбается, на меня глядя?
— Постой-ка, неужто визг и крик на вчерашней вечеринке — твоих рук дело? — от удивления потираю лоб. — Не-не-не. Только не говори, что ты Ванюшку побил?
Молчит. Усмехается. Возобновляет движение, перестраиваясь в соседний левый ряд, и только после этого будто между делом поясняет:
— Ну должен же я был ему хоть что-то на память о хорошей, но просранной девушке оставить.
Глава 12
— Привет, дочь! Как дела? — начинает мама радостно, но внимательно вглядевшись в мое лицо через экран смартфона, сама же отвечает, — о, явно неважно. Жалуйся.
Вот в этом вся госпожа Орлова-старшая. От нее ничего не скрыть, вычислит мгновенно. Хотя стоит ли удивляться, если она меня родила и вырастила? К тому же всегда старалась стереть рамки, разделяющие дитя и родителя. И пусть в подруги не набивалась, за что я безмерно ее люблю. Все-таки характер такой, что порой мне сложно делиться личным даже с ней. Но подставить плечо, выслушать и дать совет, если попрошу, ни разу не отказывалась.
— Опять двадцать пять, мам. Всё, как всегда.
Поворачиваю экран, чтобы она сама смогла оценить обстановку: я валяюсь на кровати в своей любимой плюшевой пижаме, которую надеваю только по «особым» дням. Потому что обычно в это время чувствую себя больной, глубоко несчастной и вечно мерзнущей. На голове взлохмаченная гулька, в ногах шерстяной плед.
— Как всегда, да не как всегда, — провести Ирину Николаевну не удается, — рассказывай.
Ясно. Припухшие глаза и красный нос заметила.
— В этот раз хуже было, — признаюсь, поворачиваясь на бок и поджимая колени к груди, а телефон устанавливаю, прислонив ко второй подушке, чтобы не держать на весу. — Пришлось в больницу ехать.