— Какой этаж? — уточняю и захожу следом за ним в широкий лифт, где четыре мамочки с колясками вполне спокойно смогут разъехаться.
— Шестнадцатый.
Присвистываю.
— Последний?
— Нет. Всего двадцать два.
— Успокоил.
Двери разъезжаются, и мы попадаем в полукруглый ярко освещенный холл, где присутствуют всего две двери.
— Наша слева, — правильно понимает заминку Виктор, огибает меня и, отперев личину, пропускает вперед. Сам заходит следом, скидывает обувь и смотрит, не скрывая веселья.
— Вер, выдыхай, пришли уже.
Я тоже скидываю туфли и, получив молчаливое дозволение не стесняться, следую вглубь квартиры.
Она огромная. Квадратная гостиная, в которой преобладают белые тона, необходимый минимум мебели: угловой диван, пара кресел и безразмерная плазма на стене, все остальное преимущественно встроено и скрыто за раздвижными дверями.
Кухня напоминает мечту домохозяйки, где есть всё. Горы стеклянной посуды, разные комбайны, тостеры, микроволновки и десятки шкафчиков, где спрятано….
Не удивлюсь, если за одним из них обнаружу бармена, смешивающего напитки.
По коридору дохожу до еще одной двери и толкаю. Новая комната оказывается спальней Виктора.
— Зайдешь?
Горячее дыхание обдает затылок, а широкие ладони обхватывают талию и направляют вперед. Переступаю порог и оказываюсь в квадратной комнате с огромной кроватью под темно-синим стеганным пледом и плазмой на противоположной стене. В нос ударяет запах парфюма Арского.
Корица и мандарин.
Внезапно становится нечем дышать. Делаю принудительный вдох и скрещиваю руки на груди. Этот аромат навевает томительные воспоминания. Вкус его губ, бархат языка, тепло горячей кожи под подушечками пальцев.
— М-ммм…, пожалуй, подожду тебя на кухне.
Виктор тихонько хмыкает.
Еще бы. Я и сама слышу в голосе хриплые нотки.
— Ну давай! Рассказывай, иначе я лопну от любопытства, — заявляю хозяину дома спустя полчаса, когда в четыре руки мы заставляем стол уже готовыми блюдами, что были спрятаны в холодильнике.
Всё-таки Елена у Арского — молодец. Выглядит всё очень аппетитно.
— Ты о чем? — приподнимает он бровь наливая мне крафтового, а себе безалкогольного пива. — К рыбе самое оно, — поясняет, на мой прищуренный взгляд.
— О сделке. Почему ты радуешься не договору на само возведение зданий, а подготовительным работам?
Не скажу, что сильна в строительстве, но… цифры-то считать умею и разницу в порядках улавливаю.
— Вер, там много нюансов, не хочу углубляться, да и тебе будет вникать не интересно, — отмахивается Виктор и подкладывает мне на тарелку несколько кусочков форели, которую предварительно очищает. — Но поверь, это именно то, чего мы изначально добивались.
— То есть… ты рад?
Пробую первый ломтик нежного мяса, потом второй… прикрываю глаза. О-о-очень вкусно.
Запиваю глотком крафтового и кончиком языка слизываю пену.
— Безмерно, — отвечает, прочистив горло.
Распахиваю ресницы, думая, что подавился.
Нет.
Просто слишком сильно завис, рассматривая мои губы. Так жадно, что их начинает печь.
Даже так? Интересненько.
Рыжая стервочка в душе ликует и требует схулиганить.
Прячу в уголках рта ехидную улыбку, прикусываю нижнюю губу и медленно веду по ней зубами, постепенно освобождая. Наблюдаю за тем, как стальная радужка внимательных глаз Арского начинает темнеть и…
— Виктор Алексеевич, ты рыбку кушай. Сам сказал, что у нас конфетно-букетный период, вот и не отвлекайся.
— А ты не провоцируй, Вера Алексеевна, — фыркает в ответ, растягивая на порочных губах улыбку. — Я ведь тоже хулиганить умею.
И смотрит пристально, что не только щеки, но и уши вспыхивают.
О, отчетливо понимаю, что не лжет. Сыграть в ничью с таким игроком на поле — уже сам по себе подвиг.
Домой меня отвозят около десяти, сытую и довольную. А еще слегка пьяную от пива и очень сильно от жарких поцелуев и комплиментов на грани фола.
— Не провожай, — говорю уже привычную фразу и заставляю себя покинуть уютный салон автомобиля и мужчину, что… по-дружески предлагал остаться на ночь в гостевой спальне, до которой я, оказывается, не добралась.
А в парадной так и валяются лепестки роз…
Глава 24
— Верочка, здравствуй!
Тьфу ты, ёшкин кот!
Резко оборачиваюсь и хватаюсь за сердце, стараясь удержать его в привычном месте.
Я так сосредотачиваюсь на разглядывании поломанных колючих стеблей, сваленных на две ступени ниже площадки, и темно-бордовых мазках разлетевшихся в эстетическом беспорядке лепестков, что пропускаю момент, когда распахивается соседняя дверь, и оттуда выныривает голова Шапочкиной.