Жизнь, наконец, наладилась, и каждый день приносил Дженни радость и хорошее настроение. Пару раз вместе с Бобом она ездила в город, где уговаривала названного отца купить ей книг. Особенно её интересовала научно-популярная литература, что приятно удивило Боба, готовившегося купить ей дешёвый подростковый роман.
Она и сама не знала, в какой момент все так изменилось. Просто однажды Фред, один из постоянных клиентов закусочной, больше остальных одаривавший девочку конфетами и мягкими игрушками, решил, что она созрела для особенного подарка. Дженни видела в тот день, как этот полный парень лет двадцати, лицо которого украшали многочисленные гнойные прыщи, долго о чём-то разговаривал с Бобом у стойки бара. Хозяин закусочной лишь отрицательно мотал головой, а потом даже повысил на парня голос, но осекся, когда Фред выложил на стойку толстую стопку купюр. Пока Боб пересчитывал деньги слегка дрожащими руками, Фред обернулся к Дженни и ухмыльнулся. От этого девочку прошиб холодный пот, но она ещё даже не подозревала, что её ждет.
Когда она поднялась после рабочего дня в свою комнату, то обнаружила в ней неприятно знакомую фигуру. Фред сидел на её кровати, но прежде, чем Дженни успела произнести хоть слово, за её спиной захлопнулась дверь. Чувствуя, как поднимается волна паники, девочка попробовала открыть её, но все попытки оказались безуспешными.
Убедившись, что спинка стула надёжно удерживает дверь, Боб оперся о стену рядом и достал из кармана купюры. Из комнаты Дженни донеслась возня и короткий шум борьбы, а затем послышались крики и мольбы о помощи. Боб снова и снова пересчитывал деньги, насвистывая себе под нос незамысловатую песенку, и шуршание бумаги успокаивало его совесть. Через какое-то время крики сменились на тихие всхлипывания, и хозяин убрал стул. Дверь распахнулась, и из комнаты, на ходу застёгивая ширинку, вышел Фред. Дженни, свернувшись калачиком на своей кровати, содрогалась в тихих рыданиях. Ей не было и тринадцати лет, когда её насильно лишили девственности.
Как об этом узнали другие клиенты, ей было неизвестно. Да, впрочем, это не было важно. Боб получал значительную прибавку к зарплате – посетители забегаловки получали Дженни. Несколько дней она не выходила из комнаты, запершись изнутри, но, когда терпение Боба иссякло, Фред и Морис вышибли дверь и заставили её вернуться к работе официантки. Теперь мужчины-посетители смотрели на неё совсем иначе. Ещё бы, ведь из одежды Боб отныне приобретал для неё лишь короткие открытые платья.
Каждый день следующие семь лет был кошмаром, каждая ночь – адом. Когда Дженни пыталась бунтовать или слишком активно сопротивлялась насильнику, ей ломали руку. Угрозами ещё большей боли Боб убеждал её молчать при врачах, которые накладывали гипс на пострадавшую конечность. Кости заживали, и всё начиналось заново. Были определенные правила для клиентов, определенные ценники на разного рода извращения, но для Дженни это ничего не значило. Ее тело было испещрено шрамами, как и её душа. Однажды она просто сломалась и пожелала покончить со всем этим самым простым способом… Но не нашла в себе сил для самоубийства. Она смогла оставить лишь один порез на своем запястье и, ненавидя себя за это, тут же поспешила промыть и забинтовать рану.
Единственное, что отвлекало её от ежедневных страданий, это книги. Чем старше она становилась, тем больше её увлекала физика, тем сильнее восхищал космос и интересовал мир вокруг. Спустя годы она научилась абстрагироваться от происходящего, позволяя клиентам издеваться над ней сколько угодно и не издавая ни звука, чтобы не доставлять им удовольствие своими криками или стонами боли.
- Дженни, третий столик! – крикнул Морис с кухни.
Дженни, оттолкнувшись от стойки бара, подошла с блокнотом к очередному столику, безразлично взирая на посетителя. Приняв заказ, она отнесла его Морису. Она знала, что сегодня её ждет то же, что произошло вчера и что будет завтра. Сначала будет вполне обычный рабочий день, а ближе к вечеру посетители начнут расходиться, пока не останется только один. Когда Дженни уберёт со столиков, Боб проводит её и клиента в её комнату и запрёт дверь. Затем её изнасилуют, возможно, каким-нибудь извращённо-нестандартным образом. А потом наступит утро. И снова по кругу.