Как только бомбардировщики вошли в воздушный коридор над Бремерхафеном, отовсюду взметнулись в поднебесье немецкие истребители, а зенитные орудия обрушили на эскадрилью огненный шквал. Самолет командира стремительно пошел на снижение для нанесения точного бомбового удара, но был тут же сбит.
Заместитель командира, ценя жизнь пилотов и самолеты больше, чем начальствовавший над ними воспитанник Уэст-Пойнта, приказал немедля сбросить к чертовой матери все бомбы и, освободившись от груза, как можно быстрее набрать высоту, где их не достал бы зенитный огонь и истребители уже не так им были бы страшны.
Однако для некоторых экипажей данный приказ запоздал. Один из бомбардировщиков загорелся и вошел в штопор, оставив в небе трех парашютистов. Еще две машины получили такие серьезные повреждения, что начали сбрасывать высоту. Летчики и остальные члены воздушных команд подбитых самолетов поспешили спрыгнуть с парашютами. Те, кто оставался в живых. Остальные бомбардировщики, преследуемые «мессершмиттами», продолжали набирать высоту. Поднимались все выше и выше, пока не оказались наконец в безопасности. И тогда поступило распоряжение надеть кислородные маски. Но, как выяснилось, некоторые из них не давали никакого эффекта.
Четыре минуты спустя остатки эскадрильи шли уже чистым, безоблачным полуночным небом, казавшимся особенно ясным в условиях субстратосферы с ее разреженным воздухом. Сияли неправдоподобно яркие звезды, лила свой свет невероятно огромных размеров луна.
Путь был свободен.
– Штурман, – раздался в наушниках усталый голос заместителя командира, – будьте добры дать курс. На Лейкенхит. Какое-то время никто ему не отвечал. Потом он услышал:
– Штурман убит, полковник. Нельсона нет больше в живых. – Это сообщил пулеметчик.
Вдаваться в подробности не было времени.
– Выполняйте команду, экипаж-три! – приказал полковник, находившийся во второй машине. – Навигационная карта у вас.
Курс был дан. Уцелевшие бомбардировщики, сгруппировавшись, сбавили высоту и, скользя под облаками, повернули в сторону Северного моря.
Прошло пять минут... семь... двенадцать... А потом и все двадцать. Видимость была прекрасная, и они должны были бы заметить побережье Англии по крайней мере минуты две назад. Пилоты недоумевали. Кое-кто из них поделился сомнениями с полковником, взявшим на себя теперь командование эскадрильей.
– Третий, вы точно выверили курс? – спросил он.
– Разумеется, полковник, – послышалось в ответ.
– Есть ли у кого замечания? – обратился командир к штурманам других боевых машин.
Оказалось, замечания были. Курс, высказывалось мнение, нуждался в корректировке.
– Дело, по-видимому, не только в координатах, полковник, – заметил вдруг капитан из бомбардировщика номер пять. – Мне, например, не удалось следовать в точности вашему распоряжению.
– О чем, черт подери, вы толкуете?
– Согласно вашим указаниям, мы должны держаться курса два-три-девять. Но на приборе у меня другие данные. Думаю, в нем какие-то неполадки...
Ему не дали договорить: в наушниках, перебивая друг друга, зазвучали голоса остальных пилотов поредевшей эскадрильи.
– У меня – один-семь...
– Я иду курсом два-десять-два. Мы движемся прямо на...
– О Боже, на моем индикаторе – шесть-четыре...
– А я и не смотрю на стрелки: они показывают невесть что. И затем наступила тишина. Все вдруг поняли. Поняли, что случилось нечто такое, что никак не укладывается в голове.
– Полагаться на приборы больше не будем, – прервал затянувшееся молчание командир эскадрильи. – Попробуем так дотянуть до базы.
Облака наверху расступились. Ненадолго, но и этого было Достаточно, чтобы сориентироваться по солнцу.
– Вроде бы мы летим строго на северо-запад, полковник, – послышался в наушниках голос капитана из машины под номером три.
И снова – молчание. Опять же прерванное полковником, который сказал:
– Я поговорю сейчас кое с кем. Проверьте, у кого сколько горючего. Хватит на десять-пятнадцать минут, как у меня?
– Мы давно уже в воздухе, полковник, – отозвались с машины номер восемь. – Указанное время для нас – предел, больше нам не протянуть.
– Я полагаю, мы сбились с курса минут пять назад и теперь кружим на месте, – высказал мнение пилот бомбардировщика под номером восемь.