Тут в окоп вполз д'Анджело и произнес, ухмыляясь:
- Я же говорил, что какашка была еще теплая.
- Заткнись и стреляй, - сказал я ему.
- Тебе придется поддержать меня, - ответил он. Он был ранен в ногу.
- Еще и тебя! - сказал я.
- Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!
Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего "М-1". Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ - большую автоматическую винтовку - Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.
- Вы, ребята, сможете уделать их лучше, чем мы, - крикнул Толстый. Удержите их...
Его голос затих.
- Убит? - спросил я своего друга.
- Похоже, он просто отключился, - ответил Барни.
- У него есть компания, - сказал я, кивнув на едва живого Монока и упавшего д'Анджело.
- Господи! Но ведь он не умер?
Я пощупал пульс д'Анджело у него на шее.
- Нет, он просто без сознания. Пули продолжали свистеть и жужжать у нас над головами.
Я позвал Фремонта, но он не откликнулся.
- Кажется, нам крышка, приятель, - сказал я Барни. - Все остальные уснули.
Я вспомнил слова капрала Мак-Рея, которые он сказал мне еще там, в учебном лагере, о том, что во время боя не поспишь. Он был не прав. Так не прав!
- Они не спят, - проговорил Барни, имея в виду этих сукиных сыновей, которые поливали нас пулеметным огнем.
Не спал и Уйти. Я слышал, как он, еще не совсем мертвый, стонет рядом, причитая:
- Мама, мамочка, папа, отец, пожалуйста, помогите мне.
И он снова закричал.
Я в жизни не слышал ничего более грустного, но не заплакал. Я был в этом заброшенном мире, в этом нелепом, оставленном всеми месте, где люди под огнем стараются не сойти с ума во время всеобщего безумия.
С безнадежным отчаянием я продолжал стрелять из моего "М-1" в беспрерывный дождь японских пуль.
Я думал о том, когда придет моя очередь уснуть.
А если я усну, суждено ли мне проснуться?
5
Барни прислонился к стволу упавшего дерева, стреляя из БАВ. Большая автоматическая винтовка делала его похожим на безумного седого карлика. У него сейчас был такой взгляд, который, наверное, встречали его противники на ринге. Я был знаком с ним давным-давно, но ни разу не видел у него таких глаз.
Ствол моего "М-1" раскалился: я расстреливал обойму за обоймой. Я тоже облокотился о дерево и даже не мог видеть тех, в кого стрелял. Лишь изредка мелькавшие в джунглях тени да пули, косившие растительность вокруг нас, доказывали, что там был кто-то живой.
Позади себя я услышал страшный крик. Резко обернувшись, я, как штыком, уперся дулом моего "М-1" в грудь Монока. Он пришел: этот большой индеец пришел сюда, крича от боли. Монок перепугал меня до смерти, но бедняга был не виноват.
Монок пришел и тут же потерял сознание, а потом внезапно очнулся и начал стонать, плакать и даже иногда кричать: он был похож на большое раненое животное. Бедняга был слишком ослаблен и испытывал слишком сильную боль, чтобы помогать стрелять или даже заряжать оружие. Его ноги были в ужасном состоянии. Мы ничего не могли сделать для него, даже используя наши комплекты первой помощи.
- Песенка БАВ спета, - сказал Барни, опуская большую винтовку.
- У Уоткинса в поясе пятьдесят запасных патронов, - вспомнил я. Хочешь, я проползу туда и принесу их тебе?
Барни покачал головой.
- Я сам пойду. Ты ослаб от малярии, тебе не встать на ноги, если ты оставишь это бревно.
Я не стал с ним спорить. Он был прав: на моем лбу можно было приготовить яичницу.
Барни продолжал:
- Как бы то ни было, я хочу остаться в том окопе на некоторое время и пострелять оттуда. Пусть эти сволочи думают, что имеют дело с целой толпой здоровых морских пехотинцев.
- Почему бы и нет? Тогда уж возьми и запасной патронташ от винтовки Фремонта. Я прикрою тебя.
Я стрелял из-за бревна попеременно то из винтовки, то из своего "М-1", чтобы поддержать заградительный огонь, пока Барни на животе выполз из своего укрытия и полз в соседний окоп.
Потом его БАВ открыл огонь, и, черт возьми, я поверил, что рядом со мной был целый взвод здоровых морских пехотинцев, которые дадут япошкам жару.
Я продолжал заряжать ружья и винтовки с помощью д'Анджело, который едва двигался, но был в сознании и мог помогать мне перезаряжать оружие. Паже меняя все время шесть винтовок, я заметил, что они до того нагревались, что того и гляди деформируются от перегрева. Ладонь моей левой руки была обожжена дочерна.
Вдруг, совершенно неожиданно, Бог знает, когда именно, два солдата два молодых, до смерти перепуганных солдатика - появились возле нас ниоткуда. Они подползли к нашему окопу и упали вниз. Они оба были ранены в ноги, а один к тому же в бок. Они всхлипывали от боли. У них не было их винтовок.
- Кто вы, к черту, такие? - спросил я приветливо, снова меняя винтовку.
- Мы... мы отстали от нашего пехотного полка, - сказал тот, который был легче ранен. - Мы заблудились.
- Вступайте в наш клуб, - пригласил я. Выстрелив два раза, я обернулся. Д'Анджело снова был без сознания. - Вы, ребятки, будете мне заряжать.
- Да, сэр.
Они задыхались, но больше не плакали. И стали заряжать мне винтовки.
- Не называйте меня "сэр". Меня зовут Геллер.
Они назвали себя, но я не запомнил их имена. Вскоре винтовка Барни замолчала. Он приполз к нам, и его глаза округлились, когда он увидел двух новых обитателей окопа.
- Сюда прибыли сухопутные войска, чтобы начать операцию но уничтожению противника, о которой ты слышал, - сказал я. - А эти ребята явились чуть раньше.
Барни осмотрел раны мальчишек и перевязал рану одному из них.
- В чем дело? - спросил я, так как в эту минуту япошки перестали стрелять.
Барни оторвался от своих медицинских обязанностей и проговорил:
- Уоткинс сказал, чтобы мы с тобой уматывали к черту отсюда - пока мы еще на ногах, сказал он. Он говорит, мы окружены, и нет никакой надежды остаться в живых, но может, у нас получится.