Во сне так и было, но, проснувшись, я не помнил этого. И если завеса этой тайны приоткрылась во сне, то она вновь упала, когда я проснулся.
Я не мог допустить этого. Я заставил себя мысленно вернуться туда, в мой сон, в то мгновение, которое могло все объяснить мне. И затем я вспомнил: во сне Монок стонал, и я выстрелил в него. А на самом деле Барни прижимал руку ко рту Монока, но было слишком поздно: застрекотал пулемет, и д'Анджело бросился к Моноку с таким видом, будто он сейчас его задушит, но Барни остановил его.
- Эти сволочи убьют нас, - произнес д'Анджело. Уханье пушек, жужжание пуль. Больше я ничего не помню. Но я был уверен в одном.
- Я не убивал его, - произнес я вслух. Я бросил пустую бутылку из-под рома в мусорную корзину. Не знаю точно, почему, но проснулся с единственным чувством, даже убеждением, что я не убивал Монока.
Может, теперь я смогу спать. Я прошлепал назад к своей раскладушке, накрылся одеялом и уже стал засыпать, как вдруг услыхал какой-то звук за дверью.
Классическая ночная ситуация.
Смешно. За окном могла громыхать железная дорога, и я не замечал этого. А какой-то легкий шорох - и я вообразил, что это япошки. Что за черт! Я повернулся и уже было забыл про шорох, когда он послышался вновь.
Я сел в постели. На этот раз не было никакого холодного пота. Как можно тише я выбрался из кровати, подошел к столу и вытащил пистолет из кобуры. Прислушавшись, я услышал приглушенные звуки, но не голоса. Я натянул брюки и тихонько - босиком и с голым торсом - вышел в коридор, держа в руке пистолет.
В моем кабинете горел свет. Точнее, в приемной. Кажется, была включена настольная лампа Глэдис. Но сквозь матовое стекло я не мог видеть, кто там ходит.
Голос Фрэнки Фортунато прошептал мне в ухо:
"Ты уже так делал", и я дулом пистолета разбил матовое стекло, и оно разлетелось, а я сунул руку с пистолетом в отверстие и увидел прекрасную Оливию Борджиа в брюках, свитере, маленьком спортивном берете, державшую пистолет в руке. В приемной все было перевернуто вверх дном, ящики картотеки опустошены, дверцы письменного стола открыты. Скривив рот в усмешке, она направила на меня пистолет и выстрелила. Ночная тишина раскололась от звука выстрела; я услышал, как пуля прожужжала мимо меня и разбила стекло абортария. Я нажал на курок и выстрелил в нее. С криком она упала назад, на диван. Пуля задела ее плечо.
- Устраивайся поудобнее, - сказал я ей. Я стоял в коридоре, целясь в нее сквозь дыру в стекле с обломанными краями.
Оливия уронила пистолет, и теперь он лежал на полу - она не могла до него дотянуться. Она сидела, сжимая рукой плечо, и кровь струилась по ее пальцам.
Когда она заговорила, ее голос был похож на рычание.
- Где дневник? - спросила она.
- Зачем он тебе нужен?
Издевательская ухмылка.
- С чего я должна тебе это говорить?
- С того, что твой пистолет на полу, а мой нацелен в твою хорошенькую головку. Она подняла брови.
- Так значит, ты хочешь знать, зачем мне нужен дневник?
- Да, я хочу знать.
Кровь медленно текла из ее раны.
- У нее был спрятан миллион. Даже больше чем миллион.
- И в дневнике был ответ на вопрос, где она его прячет?
Короткий кивок.
- Да, в дневнике есть ответ.
- Я читал его, леди. Там не было никакого ответа.
Она широко открыла глаза.
- Он там есть! В дневнике!
- Не думаю.
Оливия сощурила глаза.
- Если это не написано прямо, значит, там есть ключ, возможно, он спрятан внутри. Хоть что-то!
- Откуда такая уверенность?
Трепещущие ноздри.
- Эстелл сказала нам, что это в дневнике.
- Когда?
Ухмылка.
- Перед смертью.
Прогромыхала железная дорога. Мне пришлось кричать, чтобы она услышала меня, но я прокричал:
- Так это ты убила ее? Черт! Ты - маленькая сука! Ты и твой муж убили ее! А где этот подонок?
Ответом мне послужили выстрелы из пистолета - четыре коротких хлопка перекрыли шум железной дороги. Стреляли из-за двери моего кабинета. Все еще стоя в коридоре, я выстрелил. На меня полетел град осколков.
Я стоял, собираясь выстрелить еще раз, но он нырнул обратно в мой кабинет.
Его жена не смогла этого сделать. Не обращая внимания на рану в плече, она потянулась за своим пистолетом, лежавшим на полу. Ее окровавленная рука уже дотронулась до пистолета, когда я послал пулю в ее голову.
Я нырнул в выбитое в стекле отверстие и упал на диван; подо мной хрустели осколки стекла, в ушах стоял грохот железной дороги. И я увидел его: он стоял в дверном проеме, держа в руках большой пистолет. Это был большой человек в толстом свитере и брюках, и он был похож на Сонни Голдстоуна, только это был не Сонни - это был ее муж, Джон Борджиа. Его покрытое оспинами лицо дернулось, когда он увидел свою красавицу-жену на полу с головой, разбитой, как кровавое яйцо.
- Ты убил ее! - вскричал Борджиа. Он был возмущен. Теперь его лицо стало белым, и он принялся стрелять в меня, но я уже сполз с дивана и сделал то, чего он никак от меня не ожидал: я направился прямо к нему и оказался рядом с ним прежде, чем он успел это понять. И я стрелял в него и стрелял, говоря:
- С кем, мать твою, вы думали, имеете дело? - Я выстрелил еще несколько раз. - С кем, мать твою, вы думали, имеете дело? - И вновь я стрелял.
Борджиа упал навзничь. Он шлепнулся с глухим стуком. Из пяти опаленных по краям ран на его груди и животе медленно струились пять ручейков крови.
Его глаза были открыты, и взгляд их был устремлен в пустоту. Когда он падал на пол, то задел корзину для мусора; она упала, перевернулась рядом с ним и из нее выпала газета с буквами ГУАД'АЛ.
Стоя рядом с ним и глядя вниз на него, я проговорил:
- С кем, мать твою, вы думали, имеете дело?
Но он не ответил мне. Как и она.
Я вышел оттуда, переступив через то, что прежде было Оливией Борджиа жадной двадцать шестой девушкой, которая была так похожа на Эстелл Карей. Жадность убила их обеих. Я осторожно обходил осколки, поскольку уже порезал свои босые ноги в нескольких местах. Я вышел из офиса.
Я был на удивление спокоен. Железная дорога замолкла, как и Борджиа. Я сел за свой стол, промокнул порезанные ноги мокрым полотенцем и стал раздумывать, что мне делать дальше, и стоит ли сейчас звонить Друри. Два трупа в моем офисе. Убитых мною. Включая женщину. Я убил женщину. И это меня не волновало.