Мы сидели в гостиной, на столике — два бокала «Драмби» и зеленые мятные леденцы. Она зажгла мне сигарету, длинную, тонкую, и курила, не затягиваясь, свою. Дым уходил в потолок. Мы молчали. Затем она, видимо, тщательно обдумав действия, взяла меня за руку и улыбнулась самой дружеской улыбкой. Я неожиданно почувствовал, что очень люблю ее. Казалось, что ее первая реакция на происшедшее — понять мою боль. И дать мне время собраться с мыслями.
— Дорогой! — сказала она. — Может, тебе пойти прилечь и постараться заснуть? Ты, наверно, устал? Тайн больше нет, зубами скрипеть не надо. Скрывать от меня нечего — твой сон будет нормальным. Ступай наверх. Поговорим завтра. Или послезавтра. Ступай.
И я решил последовать ее совету. Переполненный чертовским чувством благодарности за заботу и щедрость души, я поднялся наверх. И там подумал, что Гвен я еще не позвонил и ничего не рассказал и что если протянуть до утра, то, хорошо зная эту сучку, можно и не застать ее дома вовсе. Для разрыва ей не хватает моего краткого молчания — вся ярость, нечестность и унижение нашей связи и нашего с ней договора всплывут в ее голове, и следующий шаг — самолет на восток!
Ну и черт с ней, подумал я. Сейчас решается моя дальнейшая судьба. И меня не заставят принимать необдуманные решения. Я буду делать то, что мне нужно, когда мне нужно, и пускай другие делают то же самое. И вообще, приму-ка я ванну! Душ был перед ужином, а сейчас — ванна, горячая, продолжительная.
В воду я накидал всяких солей. Флоренс принесла чистую пижаму. А я не торопился. Когда я, напарившись, вышел, то Флоренс сидела в шезлонге и курила сигарету, не затягиваясь, уставясь в маленький телевизор. Заметив меня, она выключила ящик. И мы остались вдвоем. Вдвоем.
Затем она заговорила мягко-мягко:
— Откровенно говоря, дорогой, моим первым желанием после просмотра было надавать тебе по физиономии. Или убить. Но одна деталь всегда помогает в таких ситуациях. Здравый смысл. Говоришь себе: «Остынь!», «Подумай!», «Поговори с людьми, которым ты веришь…»
Она поведала мне об Артуре Хьюгтоне и докторе Лейбмане. Кое-что я уловил, потому что отключился на время, недоумевая: Флоренс обращалась ко мне как к больному, очень осторожно, как обращаются с людьми на грани нервного срыва, как с психами или теми, кто достаточно ясно проявил себя как псих. А ведь она права! Я действительно вел себя как сумасшедший… Я настроился на ее голос снова.
— …Поэтому я подумала, что тебе больно, очень больно. И что проблема у моего Эванса, а не у меня. И сразу все стало на свои места: перешептывания и скрежетание зубов. Дорогой! Мне так стало тебя жалко, ты ведь не был способен отвечать за свои поступки, да, да, не был. Я сразу поняла, кого ты так ненавидишь. И не отчаялась. Ты ведь имел в виду ее? Нет, нет, не подумай, что я проверяю тебя! (Как она была корректна!) Знаю, что ты не любишь, когда тебя допрашивают, но ответь на один вопрос. Больше я ничего не спрошу.
— Да, — ответил я. — Когда я говорил: «Я тебя ненавижу!» — я имел в виду ее.
— Я так и думала, — продолжала Флоренс. — Поэтому поняла, что творилось в твоей душе. Вот ночной чепчик, дорогой, справа, на кровати. Догадываюсь, как тяжело лежать в одной постели со старой женой и желать всем сердцем другую женщину. Мне часто приходили на ум такие мысли. Наблюдая, как ты лежишь на спине (я уже лежал), смотришь в потолок и шевелишь губами… Помнишь ту ночь, когда ты… Я поняла, что причина не во мне. Все, все. Больше не буду выпытывать. Ни сегодня, ни завтра. Пусть пройдет время. Но в конце концов, дорогой, не сейчас, а потом, тебе все-таки придется принять решение. Ведь так все просто, не так ли? Или я, или она. Знаю, знаю, как тяжело даются подобные решения, но боюсь, что на этот раз тебе придется остановиться на чем-нибудь одном. Ведь я… тоже должна… мне тоже надо, если не с тобой, в общем…
Она глубоко затянулась, посмотрела в потолок и выпустила дым изо рта, так и не вдохнув его в легкие.
— Дорогой, — продолжила она, — увидев эти снимки и осознав, что они значат (она укладывала меня и поправляла постель), я очень, очень рассердилась. Ну как, тебе удобно? Да? Вот и хорошо. Но сейчас я больше не сержусь.
Флоренс прошла в ванную и заговорила оттуда:
— Я не сержусь. Ты нес такую ношу один, без чьей-либо помощи, без совета. Сегодня доктор Лейбман привлек мое внимание именно к этому аспекту. Как видишь, против тебя он ничего не имеет. Более того — он на твоей стороне. И еще я поняла его слова, сказанные несколько месяцев назад: «Представьте, что он болен», — сказал тогда он. Звучит довольно неприятно, но если вложить в него другой смысл… Я хочу, чтобы это слово казалось тебе мягким, выражающим искреннюю заинтересованность в твоей судьбе. Оно в какой-то степени даже ласковое — больной. Ты слышишь, как оно звучит?