Я ХОЧУ!
Вдумайтесь. «Я хочу» выражает именно ту человечность, которую я потерял. Ведь я уже не знал, чего я хочу. Я уже не мог сделать выбор, я растворился в своих неопределенных «я». Простое, чистое, прямое, человеческое, по-детски откровенное «я хочу» исчезло. Куда?
Давным-давно утеряно. Я сидел на ступеньках и повторял: «Давным-давно утеряно». Я потерял способность хотеть. Убил в себе дар. Я не знал, чего я хочу. Я лишь чувствовал, что должен делать это, и мне следует делать то, что от меня ожидают таких-то шагов, и что моя обязанность сделать вот так-то, и что я обязан довести все это до логического конца, и что от меня требуется выполнение всегда почему-то того, чего хотят другие. Я даже не знал, хочу ли я Гвен. Я не позвонил ей, хотя думал, что следовало бы, но и не думал, что вообще буду звонить, думал, что, если позвоню, будет уже поздно, надеялся, что так оно и лучше, в душе же абсолютно не стремился к разрыву и т. д. и т. п.
Самое дрянное во всем этом — моя покорность. На меня возложили целую сеть императивов. Другими словами, приемов, помогающих достижению цели. Но приемы — суть уловки. То есть то, чего я не хотел, то, что применимо в определенное время в определенной ситуации. Приемы. Слово, высеченное на могильной плите нашего поколения. Мы делаем то, что необходимо.
Особенно я.
А что с простым, наполненным кровью и мясом, ХОЧУ? Что стало с ним? Увы, увы…
«Должен», «следует» — они убивают тебя, думал я. Императивы убивают тебя.
Хорошо, вернемся к Питеру. Одноглазый Дик не повязан ни императивами, ни требованиями, никакими вытекающими из этого неприятностями. Вставший во весь рост, имеет на макушке только один глаз; он выбирает добычу, прицеливается и идет на нее. Во имя великого Тедди Рузвельта он собирает под свои знамена все силы и покоряет вершину. И смело, откликаясь на яростное желание, идет и закрывает брешь.
А ведь есть еще одна сторона, которую я уважаю в Рычаге. Нельзя заставить его солгать и подняться. Если он не хочет, можешь бить его и ругаться, но номер не пройдет. Эль Конкистадор будет лежать, и ничем его не проймешь. А в мягком состоянии он — воплощение упрека его обладателю. Он съежился и как бы говорит: «Ты врешь, парнишка!» И только позднее, когда ситуация для действия канет в Лету, он поднимет голову, посмотрит вокруг, распустится бутоном розы и комедиантски скажет: «А что, собственно, случилось?»
Корень не обязан хотеть многого. Он должен хотеть чего-то. С одной стороны, ему не надо, а с другой — он и не бросается за этим дерьмом «Никто-кроме-тебя!». Его точка зрения примерно следующая (Кавычки открываются.): «Ты — ополоумевший невротик, зачем ты лжешь самому себе и требуешь, чтобы все наши вожделения сполна воплотились, были совершенными и продолжались вечно? Или чтобы каждый акт был аж величайшим? Во все века девчонки лепетали „навсегда“, „величайший“, „только ты“ и прочее дерьмо, чтобы удержать уходящие года. Их нельзя винить за это. Их годы уходят быстро. Но к чему прикидываться тебе?» (Кавычки закрываются.)
Говорят, что у него в состоянии эрекции нет совести. Посмотрим, так ли это. О честности мы уже говорили, честнее его ничего у мужчины нет. Он к тому же самый демократичный. Он не различает бедных и богатых, цвет кожи для него понятие несущественное. Наши братья в южных штатах следят за цветом где только можно, а Большой Питер на это наплевал, и свидетелей тому — миллионы.
Старина Одноглазый, как и все вещи высокой пробы, склонен быть наивным. А обнаружив где-либо чистоту и наивность, рядом всегда обнаруживаешь и того, кто склонен это немедленно испортить. Поэтому Наш Тугодум частенько просто безгласное орудие (и жертва) растленного мозга того, чьему телу он принадлежит. Мужчины пытаются использовать это свое лучшее даже в тех ситуациях, в которых этого делать не следует: для унижения девчонок, для унижения мужчин, для демонстрации, хвастовства, сравнения, показа в других областях, отмщения, коллекционирования скальпов, и что самое плохое, для удовлетворения праздного любопытства. Господи, на сколько еще ухищрений способен извращенный ум — на сотни, тысячи?..
Я, будучи этически подкованным и достаточно известным в своих кругах человеком, знаю тех, кто способен проделывать все эти штучки, только когда спит жена. Из-за нашего маленького Друга столько тайного становится явным. Но растлить до конца Блестящеголового все равно вряд ли удастся. Он останется самим собой и, увидев то, что он хочет, просто потянется за желанным. Ну кто, скажите, в конце концов может быть более невинным, чем он?