— Какая же ты чувственная… — восхищённо шептал мне он. — Какая отзывчивая…
Его тёплое дыхание грело моё ухо, вызывало мурашки по телу, сочеталось с его ласками купающихся во влаге пальцев, скользящих по половым губам, проплывающих меж ними, проникающим едва-едва, так, что хотелось, чтобы он вставил уже в меня пальцы, хотя бы один, чтобы перестал мучать и унял наконец всё нарастающее нетерпение моей разгорячённой женской плоти, сходящей с ума, звенящей от безумно яркого возбуждения, местами невыносимо сладкой, такой, что я переставала вообще что-либо соображать.
В его руках я превратилась в чистое наслаждение. Я не ведала ранее таких сильных, упоительно сладостных ощущений и, наверное, безумно текла. По крайней мере его пальцы точно не встречали никакого сопротивления и он мог делать со мною всё, что хотел.
Целуя мою шею, он развернул меня лицом к зеркалу, спиной к себе и я вцепил руками в край гладкой раковины и непроизвольно оттопырила зад. Прижимаясь ко мне возбуждённым, большим, твёрдым и горячим членом, упирающимся в меня меж моих ягодиц, он вызывая новые волны проносящихся по телу мурашек, целовал мою шею, заставляя снова и снова вздрагивать, а я тёрлась об него затылком, как довольная кошка. Он умело, трепетно и настойчиво целовал и целовал меня сзади, макушку, затылок, ниже, там, где заканчивались волосы, ещё ниже, шею, вызывая мои сладкие стоны, ещё ниже, шепча мне какие-то нежности, ещё ниже, между лопаток, и руками гладил мою грудь, сжимал пальцами мои затвердевшие до звона стали соски, требовавшие его ласк не менее, чем нестерпимое желание моей кричащей от дичайшего возбуждения вагины. Желания невыносимого, похожего одновременно на жжение, чесотку и нервную дрожь, волнами яркой чувственности пульсирующей по всему телу, выстреливающей в руки и ноги, в затылок и губы, смешивающейся с волнами коючих, встопорщившихся мурашек на едва не дрожащей от потрясающего возбуждения коже… Я хотела только одного — чтобы он унял наконец эту нестерпимую ожидающую его члена истерику моей вагины, волнами бьющей в голову, сотрясающей всё моё тело…
И когда он, приподняв ткань футболки, чуть раздвинул мне ягодицы и ткнулся напряжённой, твёрдой головкой своего тёплого члена в налившиейся кровью, разгорячённые половые губы, я сама насадила себя на него.
Он вошёл в меня гладко, плотно и потрясающе приятно… Тихим сладким криком я выразила свою благодарность и принялась подмахивать ему задом, сжимая края раковины побелевшими пальцамим, распахнутыми глазами глядя на отражение в зеркале, в котором горели наши глаза, в котором я видела самый лучший на свете фильм. О том, как потрясающей красоты и чуткости мужчина делает меня восторженно-счастливой, купает в чистейшем наслаждении, дарит мне волшебные эмоции, приводящие в дикий, ни с чем не сравнимый, искренний и тихий восторг.
О, я восхищалась им и боготворила его в тот момент… Он делал со мной то, что сама с собой я никогда сделать бы не могла, хотя иногда ласкала себя и эти ласки часто нравились мне больше, чем мой опыт предыдущего сексуального общения с парнями.
Но это было другое. Совсем другое. То, что я чувствовала тогда не имеет названия. Слова истёрты, банальны и ничего тут не значат. Они просто слабое отображение потрясающих, бешено-восторженных, кричаще-сладких, сумасшедших эмоций. Ярких до одури, до сумасшествия, до умопомрачения, до превращения в крики и стоны удовольствия, заполняющими ванну волнами искреннего звука, отскакивающего от стен и растворящегося в её тёплом воздухе, также, как я растворялась и таяла в охватывающих мою талию мускулистых руках Влада.