Прожевывая бутерброд, я не заметила, как улыбнулась. Это был идеальный секс. Несравнимый с … Уголки губ опустились и на сердце навалилась тяжесть.
— Что-то не так?
Дима продолжал пялиться в ноутбук.
— Все так, — с усилием проглотила застрявший в горле кусок.
— Оля, я просил не врать, — в его голосе появилась сталь, но внешне оставался спокойным.
Он оторвался от монитора и выжидательно посмотрел на меня.
Я мешкала. Не хотела говорить, но понимала, что он все равно не отстанет.
— Мне не по себе, что переспала с Максимом и с тобой.
— И все?! — фыркнул он. — Забудь. Такое бывает.
— Считаешь трахаться с одним, а через день с другим это нормально? — грубо, повысив тон, спросила я.
Дима напрягся. Отклонился на спинку стула и скрестил на груди руки.
— Не занимайся самоедством. Я тебя простил и на этом точка. А если ты чувствуешь за собой вину и считаешь, что ваш случайный секс что — то значит, то я задам всего один вопрос?
— Какой?
— Почему он до сих пор не здесь?
— В смысле? — не поняла я.
— Почему. Максим. Не здесь. И не отрывает мне голову?
— Быть может потому, что ты не даешь ему это сделать, — предположила я. — Переместил сюда, подальше от цивилизации, поставил защиту, которую Максим не может преодолеть и все. Абонент вне зоны доступа. Вопрос как долго будешь прятать?
— Неделю, — ответил он. — И не прятать, а отдыхать. Считай это незапланированным отпуском.
— Значит я права — Максим хочет, но не может сюда попасть.
— Может, просто не знает куда переместиться.
— И ты этому препятствуешь.
— Да.
Я смотрела на Диму и пыталась его понять. Зачем он так поступает? Хочет досадить брату за предательство? Ведь не отрицает, что Максим ищет. И понимает — когда вернемся, мы с ним встретимся. Не избежать этого. Оттягивает время, чтобы лишний раз помучить? Проучить, показать кто главный? Или надеется, что младший одумается и отступится, пока я далеко от него? Не знаю. Как — то не по — человечески получается. И если бы не ситуация с Максимом, в первую очередь подумала, что я Диме небезразлична. Взять с меня кроме, как тело нечего. Энергии и у других людей хватает для подпитки сил. Остается только…
— Почему? — спокойно спросила я.
— Что почему?
— Дима, я тебе нравлюсь? Поэтому ты меня простил?
Он молчал, сверля напряженным взглядом.
— Знаешь, когда ты сказал, что во мне частица твоего негатива это оказалось не совсем так, — начала я, не отрывая от его лица глаз. — Тогда я почувствовала нечто большее. Словно заглянула в тебя и очутилась в каком-то немалом объеме пустоты, где царил один непроглядный мрак. И находится там было трудно. Темнота давила на меня, превращая в бездушного, безжалостного…
— Прекрати, — тихо сказал он.
Что-то мелькнуло в его глазах и быстро исчезло. Не успела разглядеть, потому на свой страх и риск продолжила. Максим говорил, что с ними что-то случилось и я должна узнать что.
— Равнодушного монстра, не зная радости жизни, не имея возможности — это испытать, так как этого просто не было. Ни одного луча света, проблеска, искры. Как будто ты изначально родился темным.
— Оля, — предостерегающе сказал Дима.
— Пожалуйста, дай мне договорить. Я барахталась в этой тьме, сопротивлялась безысходности, хотела вырваться, но понимала, что невозможно найти свет, когда его… — я замерла, осознав, насколько все было очевидно, — отдали другому, лишив твоих чувств. Поэтому ты так ненавидишь мир и испытываешь скуку, поэтому порой жесток и не контролируешь злость, поэтому ты не можешь любить и даже близко к этому что-то испытывать. Эти чувства достались Максиму.
Мы замолчали. Я пребывала в небольшом шоке от своего открытия и легче мне не становилось. Внутри появилась тянущая боль.
— Это так, Дима?
Я боялась его ответа, и не хотела это слышать. Только бы он сказал нет, сказал, что все это чушь, у меня разыгралось воображение и он умеет чувствовать. Нет никакой темноты. Я всматривалась в красивое лицо, с надеждой ища любой намек, что ошиблась, но оно оставалось непроницаемым.
— Да.
Значит меня действительно используют, чтобы поиздеваться над братом. Ни о каком не безразличие и речи быть не может. Только холодный расчет, распоряжение собственностью пока не надоест не более.
— Это какое-то проклятие? — спросила я.
— Можно, итак, сказать, — Дима поднялся и направился ко мне. — И жаль, что в моей черной душонки ты увидела только один цвет. — Положил руку на плечо, провел по нему, подарил странный задумчивый взгляд и развернулся. — Пойдем, искупаемся. За мной Гром.