— Они по-прежнему никуда не выходят, ни с кем не видятся?
— Сами они из дома не выходят. Но кое-кто к ним заходит. Я знаю этих людей, но нельзя сказать, что все они мои близкие друзья. К тому же не уверен, что, расспрашивая их, я добился бы толка — эти типы зарабатывают себе на хлеб тем же ремеслом, что и твой покорный слуга, и, возможно, Скалби платят им и за то, чтобы они помалкивали. Одно могу гарантировать — несмотря на то что Скалби последнее время живут затворниками, они в курсе всех событий, что происходят в свете.
Сделав паузу, Фредерик отхлебнул эль. Аласдеру не терпелось «выудить» из Лоуча всю информацию, которой тот обладал, но он знал, что торопить Фредерика бесполезно.
— Кое-кто из этих осведомителей, — продолжил наконец тот, — работает, в свою очередь, на других осведомителей, рангом повыше. Видишь, например, того прыщавого типа вот за тем столиком? Ты можешь смотреть на него в упор и все равно не заметишь — одному Богу известно, где этот шельмец научился так хорошо маскироваться. Так вот, к твоему сведению, он работает на одного твоего старого приятеля.
— Да я уже заметил его. Маскируется и впрямь неплохо, но все же не настолько, чтобы я не смог припомнить, что где-то я его уже видел…
Фредерик молчал, глядя в свою кружку.
— И это все, приятель, чем ты можешь мне помочь? — прищурился Аласдер. В голосе его звучала угроза. — За что я тебе должен платить, скажи на милость? Не за твой же дурацкий стишок!
— Разумеется, не все. Так вот этот прыщавый невидимка работает на некоего Лолли Лу. А Лу — некоронованный король лондонского преступного мира — всегда работал только на себя. Не советую тебе, Аласдер встречаться с Лолли на узенькой дорожке — этот приятель не остановится ни перед чем.
— Я знаю Лолли, — кивнул Аласдер. — Этот тип действительно отца родного убить за грех не сочтет, если только сможет поиметь с этого хотя бы грош. Ему что родину продать, что жену…
— Я вижу, — поцокал языком Лоуч, — ты осведомлен, пожалуй, не хуже нас, грешных! Конечно, тебе наверняка приходилось встречаться с этим типом за время твоих похождений — скорее всего во время последней войны…
Фредерик вдруг осекся и побледнел — глаза Аласдера горели адским огнем. Наклонившись к Фредерику так, чтобы никто, кроме него, не слышал его слов, Аласдер прошептал:
— Заруби себе на носу, приятель, — о том, чем я занимался во время войны, ни слова!!! Ты понял? Дело касается не только меня и тебя, Фредерик, — добавил он через минуту, немного остыв. — Сплетни о моих любовных похождениях — одно, но совсем другое — домыслы по поводу моей верности родине. Одно неосторожное слово — и… Еще раз спрашиваю: ты все понял?
— Вполне. — Лоуч схватился за горло, словно Аласдер его душил. — Будь спокоен, приятель: я буду нем как рыба!
— Ну вот и славно — я всегда знал, что ты понятливый малый. — Аласдер поднялся из-за стола. — Если узнаешь что-нибудь новое — ты знаешь, где меня найти. А я знаю, где найти тебя, — где-нибудь между небом и землей. Добрый вечер, Фредерик.
Выйдя из таверны, Аласдер с облегчением расправил плечи. Зайдя за угол, он притаился в тени и начал ждать. Прошла, как показалось, вечность, прежде чем худощавый человечек появился наконец на пороге. Оглядевшись вокруг и никого не заметив, Лоуч быстро зашагал по улице. Выждав, когда Фредерик отдалится от него на достаточное расстояние, Аласдер осторожно последовал за знакомым, хотя не был уверен, что за ним, в свою очередь, никто не следит. След Фредерика Аласдер потерял в ночном тумане, но он и без этого знал, куда следует держать путь. Пройдя по темной набережной, спустившись несколько шагов по полустершимся от старости ступенькам, Аласдер открыл тяжелую дубовую дверь. Вывески над ней не было — те, кому надо, и так знали, что скрывается за этой дверью. По тому, как напряженно замерли при его появлении все присутствующие, Аласдер понял — он не ошибся. В ноздри шибанул резкий запах немытых тел — многие посетители этой маленькой грязной пивной не выходили отсюда неделями, ночуя прямо на полу. Две-три коптящих плошки едва давали света, но, зажги хозяева огонь посильнее, пивная, чего доброго, сразу взлетела бы на воздух — настолько он здесь был пропитан парами спиртного. По первому взгляду на жалкое «убранство» сего «богоспасаемого заведения» сразу же становилось ясно, птицы какого полета собирались здесь. Никто не захотел бы повстречаться с кем-нибудь из завсегдатаев пивной, как сказал Фредерик, «на узенькой дорожке». Опухшие, испитые лица мужчин и женщин, давно утративших малейшие следы женственности, красноречиво говорили о том, что этим людям нечего терять, кроме собственной жизни. Если бы некий досужий «коллекционер жизни» вознамерился вдруг провести классификацию этих субъектов, он бы, пожалуй, разделил их на три категории: люди, питающиеся чужими объедками как в прямом, так и в переносном смысле; люди, беззастенчиво ворующие все, что плохо лежит, и люди, торгующие собой, чтобы купить то, что иной побрезговал бы и своровать. Были здесь и те, кто рылся в помойках в надежде отыскать что-нибудь, что можно продать. Были проститутки. Эти две категории хотя бы зарабатывали себе на жизнь, остальные же были просто ворами и грабителями всех мастей. Впрочем, встречались экземпляры, одетые вполне прилично, — это были те, кто обладал некоторым искусством гипноза. Заговаривая вам зубы, они заставляли «добровольно» расстаться с некоторой суммой. Их «коллегам» попроще не нужно было столь рьяно заботиться о приличии своего костюма, ибо немаловажную часть их искусства составляло умение оставаться незамеченным — без этого умения трудновато, подкравшись к джентльмену сзади, ловким движением «выудить» из кармана кошелек или, дождавшись, когда хозяин дома заснет, влезть через дымоход и, обчистив дом, покинуть его тем же путем.