Спустя час багаж был собран, письмо написано.
Гортензия отправлялась в Шод-Эг, где собиралась переночевать в доме своих друзей Бремонов.
Доктор и все его семейство очень ее любили и помогали ей, когда она, скрываясь от ярости маркиза, бежала из Лозарга. Они бы ни за что не простили ей, остановись она не у них, а на постоялом дворе. Молодая женщина провела, таким образом, приятный вечер, сидя у камина в окружении мадам Бремон и ее дочерей, пока сам доктор ходил по городу, навещая больных. Этот вечер был для нее кратким отдыхом, почти совсем таким же, как когда-то, год назад, передышкой в битве, давшей ей возможность немного отдохнуть и перевести дыхание. И когда наутро Гортензия уже катила в почтовой карете по трудным каменистым дорогам горной Оверни, ей показалось, что время повернуло вспять и все начиналось сызнова.
Это впечатление не оставляло ее и четыре дня спустя, когда тяжелая карета под звуки рожков форейторов въезжала во двор почтово-пассажирской конторы на улице Платриер. Все было, как в прошлый ее приезд, за двумя исключениями: в дороге ее не сопровождал полковник, предложивший свои услуги путешественнице, да и погода была отвратительная. В Париже моросил ледяной мелкий дождь, что, впрочем, никоим образом не отражалось на предрождественской суете, царившей в городе. Вокруг колыхалось море зонтов, ставших недавно королевской эмблемой . Люди, согнувшись в попытке укрыть от дождя свертки с подарками, торопились по домам.
Гортензия с трудом отыскала экипаж, кучер которого согласился отвезти ее в Сен-Манде. Путь предстоял длинный, к тому же начинало темнеть. Из-за дождя экипажи были нарасхват. Но ей в конце концов улыбнулась удача в лице старого кучера кабриолета.
— Я собираюсь в Пикпюс, пора ставить упряжку в сарай, милая дамочка. А ваш Сен-Манде — это совсем в другую сторону, но если вы прибавите чуток на обратный путь… Экипаж-то у меня новехонький, только о лошадке этого уже не скажешь. Мне-то дождь нипочем, а вот ее надо пожалеть…
В итоге через три четверти часа кабриолет доставил путешественницу к калитке сада мадам Моризе; сквозь голые ветки деревьев светились окна первого этажа.
Гортензия улыбнулась при виде этой картины. Маленький домик в Сен-Манде когда-то послужил для нее и маленького Этьена самым приветливым убежищем, и она искренне была рада вновь оказаться здесь.
На надтреснутый звук колокольчика на крыльце возникла служанка Онорина:
— Кто там?
— Мадам де Лозарг, моя добрая Онорина. Доложите, пожалуйста, вашей хозяйке, не…
Она не успела договорить, как на крыльцо выбежала маленькая кругленькая дама в черном шелковом платье и чепце из белых кружев.
— Ну я же говорила, что это она! — вскричала мадам Моризе, сунув Онорине огромный, размером с палатку, зонтик. — Я видела ее во сне…
Мгновение спустя путешественница очутилась в объятиях милой старой дамы, которая, отдавая Онорине массу самых противоречивых приказаний, помогла ей освободиться от манто, снять шляпу. Укутав Гортензию кашемировой шалью, хозяйка повела ее в свою крошечную гостиную, где усадила в удобное кресло поближе к огню, пылавшему в камине. Следом, как по мановению волшебной палочки, появился поднос с чашкой свежезаваренного чая и горкой тартинок с медом и вареньем.
Гортензия с удовольствием отдалась после трудностей и неудобств долгого пути ласковым материнским заботам своей старшей подруги. Да и вся обстановка этого дома, казалось, была создана для того, чтобы принимать и отогревать несчастные сердца. Она отдыхала. Ноги, онемевшие после бесконечных часов, проведенных в холоде и неуюте дорожной кареты, понемногу согревались, боль отступала. Рассказывая приятельнице об Этьене, к которому та была очень привязана, она как бы возвращалась в те весенние дни прошлого года, когда мадам Моризе впервые вошла в ее жизнь и жизнь сына на счастье обоим.
— Как я рада вновь увидеться с вами, — произнесла она наконец, когда поток слов мадам Моризе иссяк. — Я так часто вспоминала вас.
— А я? С тех пор как господин Видок зашел спросить ваш адрес, ваша комната ждет вас. Я была уверена, что вы приедете.
— Господин Видок рассказывал вам, что случилось? Он мало о чем написал мне, я только знаю, что Фелисия в тюрьме…
— Я знаю не больше вашего. Но он непременно зайдет к нам сегодня вечером, поскольку он знает, что сегодня прибывает почтовая карета из Родеза. Он тоже был уверен, что вы приедете.
— Это доказывает, что вы оба хорошо меня знаете.
Иначе и быть не могло, я так волновалась.
У входной двери звякнул колокольчик, прервав ее слова.
— Должно быть, это он, — сказала мадам Моризе, поднимаясь, чтобы встретить гостя. — Я никого не жду в это время.
Это действительно был Видок. Бывший каторжник, ставший главным полицейским Франции, пусть и превратившийся ныне в простого бумагозаводчика, подав в 1827 году в отставку, оставался по-прежнему самым информированным человеком в стране. Это удавалось ему благодаря многочисленным друзьям, почти сообщникам, как в самой полиции, так и в самых различных местах. До Гортензии донесся из прихожей его звучный голос:
— Она здесь? Это лучшая новость за сегодняшний день…
— Что до новостей, — крикнула она в ответ, — похоже, у вас они в основном не очень веселые, господин Видок! Ваше письмо меня просто испугало.
— Для того я его и написал, графиня. Я надеялся, что вы приедете, так как, кроме вас, некому вызволить вашу подругу из западни, в которую она угодила.
— Кроме меня? — удивленно переспросила Гортензия. — Я, конечно, сделаю все, что вы скажете, но я всего лишь сельская жительница, без связей. Боюсь, что мне не хватит влияния.
— У банка Гранье де Берни, наследником которого является ваш сын, этого влияния больше чем достаточно. Вместе с банком Лаффит они решительно поддержали новую монархию. Король Луи-Филипп вряд ли сможет вам отказать…
— Надеюсь, вы не ошибаетесь, но, прошу вас, расскажите, что произошло? Что за западня, в которую попала графиня Морозини? Главное, где она? Вам это известно?
— Конечно же, известно. Она в тюрьме Ля Форс.
— Ля Форс? Но ведь это не женская тюрьма!
— Политическая, и мадам Морозини содержится там вовсе не в качестве женщины. Она была арестована в мужском платье, в нем и пребывает. Я думаю, мои сведения достоверны: она сидит в одиночке, и ей грозит судьба ее брата. Она может быть заключена в один из страшных казематов замка Торо, откуда вам почти удалось его освободить в свое время.
Гортензия невольно вздрогнула при воспоминании об этой самой ужасной минуте, проведенной рядом с Фелисией. Берег Бретани незадолго до рассвета, лодка с четырьмя гребцами, которые только что предприняли попытку совершить невозможное: вырвать пленника из застенков замка Торо, старинной морской крепости, стоящей неподалеку от рейда Морле. Им бы удалось их безумное предприятие, если бы именно в это мгновение тот, ради кого все было задумано, Джанфранко Орсини, брат Фелисии, несколько месяцев тому назад арестованный как карбонарий, не умер у них на руках.
Перед мысленным взором Гортензии вновь предстал серый силуэт страшной тюрьмы, противостоящей ветрам и волнам. Мысль о том, что Фелисия, прекрасная и гордая Фелисия, обречена проводить там дни в бесконечной агонии отчаяния, была ей невыносима.
— Расскажите же мне, как все случилось, — попросила она, вздохнув, — и если это была ловушка, кто ее поставил?
— Клянусь честью, не знаю. Через несколько дней после вашего отъезда мадам Морозини вызвали, как обычно, на собрание в кафе Ламблен. Она, кажется, колебалась, идти ли ей туда, поскольку она собиралась направиться в Вену и…
— Я знаю. Иногда мне хотелось поехать к ней туда…
— К счастью, вы этого не сделали! Итак, она была готова к отъезду, но приглашение было составлено в очень настойчивых выражениях, и она, должно быть, подумала, что «братья» ей чем-нибудь помогут, может быть, дадут рекомендацию к тамошним карбонариям.
И вот, как обычно, она отправилась туда, переодевшись юношей. Но, явившись, не застала там никого из завсегдатаев: ни Бюше, ни Руана-старшего, ни Флотара… ни вашего покорного слуги. Лишь какие-то третьестепенные фигуры, которые, видимо, должны были сыграть роль статистов. Так как вскоре была облава.