По моей просьбе Харроу относят в комнату неподалеку от лаборатории. Кажется, с каждым шагом мне все труднее переставлять ноги, но звяканье банок с травами и отварами в сумке заставляет двигаться. Харроу нужно приготовленное мною лекарство и многое другое.
Пока я занимаюсь с Харроу, Севенна не показывается. Для меня это просто благословение. Примерно с час мне предоставлена полная свобода действий. А после меня окружают другие целители. Состояние Харроу достаточно стабильно, и я сбегаю прежде, чем исчезнет сдерживающее Севенну препятствие, каким бы оно ни было.
Когда вскоре после рассвета я возвращаюсь в свою комнату, там холодно и пусто. Я бросаю взгляд на кровать, но мысль о том, чтобы лечь спать одной, без способных согреть меня Крюка или Эльдаса, кажется непривлекательной. Вместо этого я принимаю ванну, смывая с себя события ночи, а потом сворачиваюсь на диване в гостиной и вопреки всему погружаюсь в сон.
Я просыпаюсь уже во второй половине дня. И первым делом вижу Эльдаса. У него на коленях лежит дневник Лилиан, раскрытый на середине. Даже учитывая, насколько быстро он обычно читает, скорее всего эльф попросту не ложился спать, если так далеко продвинулся.
– Ты проснулась, – произносит он, даже не поднимая глаз.
– Кажется. – Я заставляю себя сесть. Все мышцы в теле ворчат в знак протеста. Я бы спокойно могла проспать еще пару дней. – Как Харроу?
– Говорят, в стабильном состоянии. Целителям удалось прогнать… как ты это назвала? Лихорадку, что он подхватил, находясь под дождем? Хотя он пока не пришел в себя. – Эльдас наконец поднимает на меня взгляд.
– Я подумала, ты не захочешь сообщать всем о проблеске, – осторожно поясняю я.
– Ты слишком многое предполагаешь. – Эльф медленно закрывает дневник. – Теперь ты решила, что я не хочу посвящать окружающих в связь брата с проблеском.
– Я ошиблась?
– Ты посчитала, что и мне не стоит знать.
– Я пыталась уважать его желания, – спокойно парирую я.
– Если он увлекся проблеском, то вряд ли в состоянии здраво судить, что для него лучше!
– Это не мне решать.
– Но ты предположила, – теперь в его словах явно слышится обвинение, – что сможешь справиться с тем, к чему совершенно не готова.
– Эльдас, – тихо, но твердо начинаю я. В его глазах лишь беспокойство и усталость. Сейчас не время для подобных разговоров. Сделав глубокий вдох, я пытаюсь объяснить все с самого начала. – Я не сказала тебе о проблеске, потому что не хотела предавать доверие Харроу. Сомневаюсь, что он кому-то о нем поведал. Ну, может, Джалику или Сирро, которые вполне могли быть заодно с Арией. Не знаю. Если бы я обманула оказанное мне доверие, он, вероятнее всего, отдалился бы еще сильнее и хранил эту тайну до могилы. – Которая, сложись все ночью иначе, уже маячила бы на горизонте. – Я искренне боялась за него, Эльдас. Харроу только начал мне открываться. Но дай я повод, и он бы меня оттолкнул. А это пагубно сказалось бы на нем самом. Прости, но я даже представить не могла, что случится нечто подобное.
Король, поджав губы, смотрит в окно. Опершись локтем в подлокотник кресла, он подносит руку к губам, словно бы пытаясь физически сдержать слова, о которых будет потом жалеть.
– Эти фейри принадлежали к отряду, носящему название Служители Дикого леса. Они не способны лгать и, преодолев определенную черту, во время допроса рассказывают обо всем без утайки.
Я помню, как Ринни упоминала однажды это название. Слова о допросе я стараюсь выбросить из головы. Даже знать не хочу, что конкретно он имеет в виду.
– Ария помогала мятежникам попасть ко двору дяди. А там они, втайне от короля фейри, подбирались к сановникам. Поверить не могу, что впустил ее в свой дом, – разочарованно произносит Эльдас. Непохоже, что он вообще разговаривает со мной.
– Что ты сделал с Арией? – неохотно спрашиваю я. Не то чтобы мне хочется знать. Просто нужно.
– Ее запрут в тюрьму, а ключ на время потеряют, – наконец, поясняет Эльдас. – Может, мне и хотелось бы убить ее на месте. Но она – племянница короля фейри. Пусть он решает ее судьбу. Так сказать, жест доброй воли с моей стороны. Я же смогу понять, насколько серьезно он желает наладить отношения между королевствами.
Я морщусь лишь при мысли о том, что мне пришлось бы судить члена семьи или того, кто дорог.