Я так крепко стискиваю юбки, что, когда разжимаю пальцы, на ткани остаются заломы. При мысли, что здесь мне надлежит лишь существовать, словно кукле, я ощущаю разочарование. Но слишком устала, чтобы спорить. Время от времени я вполне могу прелестно выглядеть и молчать – когда Эльдас принимает просителей, издает указы, смотрит, как кувыркаются шуты, или чем там еще занимаются эльфийские короли.
Я бреду к трону, каблуки туфель громко стучат по полу.
– Королевы должны парить, а не ходить, как лошади. – Значит, ему можно делать замечания, а мне нет? Я наклоняю голову набок, сжимаю губы в тонкую линию. Он ухмыляется, принимая молчаливую игру. – Хорошо, пусть будет лошадь. Они хотя бы молчат.
Назло ему я издаю тихое ржание и, кажется, замечаю, как у эльфа дергается глаз.
Оказавшись возле предназначенного мне трона из секвойи, я начинаю кружиться, и юбки развеваются вокруг меня. А потом сажусь.
В тот же миг, как касаюсь трона, я вспыхиваю невидимым пламенем. Второй раз за день меня переполняет магия, вытягивая силы. Зрение сужается, размывается, а затем я начинаю видеть больше, чем когда-либо считала возможным.
Я вижу корни этого трона, дерева, извивающиеся сквозь бесконечность камня и строительного раствора. Они уходят глубоко в землю, проникают в скальную породу и тянутся до самого основания земли.
У меня кружится голова. Подступает тошнота. Я пытаюсь кричать. Но вряд ли двигаюсь с места. По крайней мере, тело мое неподвижно.
Я мысленно тянусь сквозь почву и камни. Один корень касается другого. Я скольжу среди деревьев города, а потом вдруг оказываюсь в голых лесах вдали у подножия замка. Я чувствую траву на полях, сухую и ломкую.
Умирающую. Этот мир умирает.
«Питать. Жизнь!» – кричат мне деревья и звери неповторимыми голосами. – «Дай ее нам».
«Дай».
«Дай, дай!»
Они пускают во мне корни, проникают отростками под ногти, в живот, ползут вверх по горлу. Сам мир ощупывает меня, и я не в силах его остановить.
Земля пересохла от жажды, а я – дождь. Звери голодны, и моя плоть для них пища.
«Бери. Бери».
Они слишком быстро поглотят меня целиком.
Я угасаю.
Моих сил не хватит ни мне, ни им. В этом мире всего мало. Все умирает и просит меня о помощи. А я не знаю, сумею ли помочь. Я не умею отдавать.
Чьи-то руки выдергивают меня на свободу. Земные когти отступают, ссыхаются, безмолвно крича в знак протеста. Я вновь вижу свет. Собственными глазами. Но мир все еще подернут дымкой. Все слишком яркое и движется чересчур быстро.
Мир наклоняется, и я клонюсь вместе с ним. К горлу поднимается желчь и выплескивается на пол. И это первый звук, что я слышу. Потом вдруг возникают разговоры, ругань, чьи-то шаги.
– … получить… Поппи будет… Нет… останься…
«Останься».
Меня обнимают сильные руки. Я резко содрогаюсь, и они напрягаются. Рядом со мной нечто устойчивое, более прочное, чем сама земля.
– Сарафина, – шепчет какое-то слово знакомый голос. Нет, это не слово. Имя. Мое имя. Не знаю, как я это поняла, но ничто и никогда не звучало более истинным. – Сарафина, – повторяет голос, проникающий глубоко в душу. – Тише. Успокойся.
«Успокойся».
Слово ледяной стужей пробирает до костей. По телу расходится холод, уже знакомый, на этот раз почти желанный.
«Заморозь меня, – хочется мне умолять. – Закуй в лед, в холод, в нечто, способное погасить ужасное пламя, что горит у меня под кожей. Заморозь меня, иначе я могу умереть».
– Сарафина, останься со мной.
У меня не получается. Мир тонет в холодной темноте, и я ускользаю.
Но на этот раз мне не больно.
Восемь
С трудом открыв глаза, я понимаю, что уже рассвело. Я лежу на большой кровати в своих покоях. И вижу перо, торчащее из наволочки возле щеки.
Я пытаюсь сесть, но не получается. Опираюсь на руки, но они подгибаются, не в силах удержать тело. Я даже не могу их выпрямить.
Я ерзаю на кровати, перекатываюсь взад-вперед. Наконец мне удается перевернуться на спину. С губ срывается громкий стон. Такое чувство, будто я переплыла широкий, бурный пролив между Кэптоном и Лэнтоном. Я – словно выброшенный на берег кит, который, с трудом дыша, умоляет о жизни.
«Умолять о жизни».
Ко мне вдруг возвращаются отголоски мучительных стенаний земли, оказавшейся в бедственном положении. Застонав, я зажимаю уши руками. Но бесполезно и пытаться отгородиться от настойчивого шепота, звук рождается где-то внутри меня. Алчущие мольбы пробирают до мозга костей.
– Проснулась, – произносит мужской голос возле кровати.
Я вновь открываю глаза, безвольно опускаю руки на подушку. Сперва кажется, что разум шутит со мной. Я будто вновь оказываюсь дома, в своей кровати. А рядом сидит отец. Он выжимает мокрое полотенце и кладет его мне на лоб. Я моргаю, и видение исчезает. Оставляя лишь воспоминания о заботе, которой больше никогда не будет.