– Лавинас и Монд? – Эдман с задумчивым видом потер подбородок, но ощутив под пальцами бородку, тут же убрал руку. Отец и дед приучили его бриться до скрипа, а после долгой военной службы эта привычка настолько срослась с личностью, что любая растительность на лице раздражала невыносимо, но Вилмор все равно настоял на бороде и усах.
– Что можешь о них сказать? Что связывало Викторию с этими преподавателями? – спросил Эдман.
– Точно не знаю, – ответила Беатрис. – Господин Лавинас частенько задерживает кого-нибудь из адепток после уроков. Обычно выбирает одну девушку из класса и просит помочь с картами и пособиями. У нас этим последка Фиби занимается.
– Последка? – удивился Эдман. – Кто это?
– Это Фибиан Эфрад.
– Это я как раз понял, – улыбнулся он. – Неясно кто такая «последка».
Беатрис немного смутилась и никак не могла сообразить, можно ли посвящать профессора в тонкости той градации, что существовала среди адепток. Других преподавателей подобные вещи не волновали.
– Последка – это ученица с самым маленьким резервуаром маны в классе, – все же решилась пояснить она. – Фиби может накопить не более двухсот пятнадцати единиц. Среди выпускниц она такая одна, у других резервуар больше.
– И что? – нахмурился Эдман, все еще не понимая, к чему клонит ученица.
– Это считается у нас позорным, – ответила она, в полной уверенности, что так и должно быть. – Последки всегда выполняют грязную работу в дортуаре, занимают худшие места в столовой, спят в самом холодном углу. Да много чего еще.
– Вот значит как, – протянул Эдман с откровенной неприязнью.
Он вспомнил, как учился в академии, а потом служил в армии, и везде сталкивался с подобным отношением. Тех максисов, что могли преобразовывать меньше двухсот двадцати единиц маны, считали «никчемышами» и всячески третировали. Но когда он встал во главе своего первого отряда, быстро понял, что вовсе не способности к магии определяют честь и доблесть бойцов, а внутренние убеждения и качества самого человека. И вплоть до судьбоносного ранения он боролся с подобным заблуждением хотя бы в рядах тех воинов, которыми командовал.
– Вы еще что-то хотите узнать? – вырвала его из воспоминаний Сонар.
Он заметил, что адептка торопится, и постарался сосредоточиться на деле.
– Так, с Лавинасом понятно. А что насчет Монд? Зачем она могла звать к себе Викторию?
Беатрис помрачнела.
– Мало ли зачем? Дайна Монд любит обременять выпускниц разными заданиями.
– Какими, например?
– Сварить для нее какое-нибудь зелье на знахарстве, – принялась перечислять Сонар, с каждым словом все больше раздражаясь. – Сделать сложную прическу, если одной не управиться. Или вот платье вышить по нужному эскизу за короткое время.
В ее огромных, голубых глазах блеснули слезы, она тут же отвела взгляд и спрятала руки за спину.
– Покажи ладони, – приказал Эдман, уже догадываясь, что увидит. Но Сонар только головой мотнула, упрямо сжав челюсти. – Ну же!
Адептка обожгла его угрюмым взглядом из-под темных бровей и выставила вперед руки. Эдман увидел исколотые пальцы, сплошь покрытые фиолетовыми точками мелких ранок.
– Демон ее задери! – выругался он и, шепнув исцеляющее заклятие, провел по тонким пальчикам Сонар своей широкой ладонью. Нежные девичьи руки тут же преобразились, а от следов неустанного рукоделия ничего не осталось. – Так-то лучше.
– Спасибо, – вздохнула она и прижала к груди свои многострадальные ладошки. – Но я еще не доделала вышивку, поэтому зря вы на меня ману потратили.
– Когда ты должна отдать Монд работу? – спросил Эдман.
– В седьмик, – с ошарашенным видом отозвалась Сонар, не понимая интереса профессора.
– Найдешь меня после богослужения, и я снова залечу руки.
На этот раз адептка просияла, и ее бледное лицо озарила счастливая искренняя улыбка, сделавшая Сонар удивительно миловидной. И это преображение внезапно отозвалось теплом в душе Эдмана.
– Спасибо! – выдохнула она, с воодушевлением глядя на него.
– Не стоит благодарности, – не сдержал он ответную улыбку.
– Мне пора бежать. Могу я еще чем-то вам помочь?
– Если больше про Викторию ничего не знаешь, то пока это все.
Сонар немного помолчала, а потом с задумчивым видом произнесла:
– Хельга еще что-то невнятное говорила про патронессу. Будто бы та странным образом выделяла Викторию среди остальных учениц, но в чем это выражалось, не смогла объяснить. А еще господин Жуль изводил ее своими придирками, но он обычно всегда так делает, и Творф вовсе в этом отношении не исключение.