========== Глава 1. Эхо прошлого. ==========
Сильнее всего Алексия Грин ненавидела в себе всё чаще настигавшую её трусость. Иногда ночью, когда мир вокруг казался особенно враждебным, сдавливающим её настолько, что ребра взрывались сотнями острых осколков и впивались в легкие, не давая ей вдохнуть, она лежала в своей комнате без сна и трусливо рассуждала над тем, что зря не прислушалась к совету тети Перл, настаивавшей на аборте.
Холодным февральским утром в 2009-м она сжимала в ладонях чашку чая, до острого жжения обжигающую кожу, и упрямо вертела головой. Алексии тогда было двадцать два, она только получила должность ассистента младшего юрисконсульта в отделе по борьбе с международными преступлениями и организованной преступностью в Ливерпульской прокуратуре. И тем утром на приеме у врача узнала, что находилась на восьмой неделе беременности.
— Ты даже не знаешь, кто отец, — со вздохом напомнила ей тогда Перл.
Долгое время Алексия искренне считала, что это неважно, но последний год ощутимо пошатнул её уверенность. Сейчас она многое отдала бы за то, чтобы знать отца Оливера. Возможно, он — в отличие от неё самой, и это растирало её сердце всмятку — подошел бы их мальчику донором. А если и нет, то был бы полезен материальной или посильной помощью.
Но правда была таковой, что Алексия смутно помнила лицо, удивительно точно помнила запах, и совершенно не помнила имени. Гарри? Барри? Берни?
Она встретила его в канун Рождества в одном из пабов приморского городка Уайтхейвен. Грин в компании ещё пятерых друзей на арендованном у соседа фургоне отправились в недельную праздничную экспедицию по северу Англии. Последний вечер их поездки выпал на Сочельник, они решили отметить его местным пивом и сытным ужином, в тесном заведении встретили компанию из четырех парней, таких же автотуристов, и вскоре оказались с ними за одним густо заставленным бокалами и тарелками столом. Они пели песни, рассказывали друг другу небылицы, спорили о футболе и премьер-министре; а когда перевалило за полночь, Алексия обнаружила себя в гостиничном номере наедине с голубоглазым парнем. В ту ночь они занимались сексом трижды, лишь в первый раз воспользовавшись презервативом. Наутро все вместе позавтракали в том же пабе, а затем разъехались: парни в сторону Шотландии, Алексия с друзьями — обратно в Ливерпуль.
У неё не осталось ни номера его телефона, ни фотографии, ни полного имени — только неприятное ощущение чего-то, тяжело тянущего внизу живота, подступающей тошноты и постоянной слабости. Эти симптомы сопровождали её несколько дней, но не наталкивали на мысли о возможной беременности, и когда на осмотре врач предложил сделать тест, Грин растерялась. А когда получила результат — оказалась повергнутой в шок.
Тетя Перл подливала ей сладкий горячий чай и разбавляла густым холодным молоком.
— Подумай о себе и об этом ребенке, — проникновенно говорила она. — Ну что ты сейчас можешь ему дать? Во что ты его оденешь, когда он родится? Что ты будешь есть, когда не сможешь продолжать работать?
Когда девять с лишним лет спустя сожаление о том, что не прислушалась, подступало жгучими слезами к векам, Алексия спешила к сыну.
Этим дождливым апрельским утром она столкнула с себя одеяло, встала с кровати и, стараясь в темноте наступать на наименее скрипучие половые доски в коридоре второго этажа, мимо спальни тети Перл прокралась в комнату сына. Штора выходящего на улицу окна была приоткрыта, и серый предрассветный свет попадал внутрь.
Две мягкие головы игрушечных драконов висели на стене над кроватью, будто трофеи сказочного охотника. Книжная полка была доверху заставлена и под ней на ковре остались лежать развернутыми две иллюстрированные энциклопедии. Под грудой одеяла едва виднелся светлый затылок. Алексия остановилась на пороге и прислушалась — то, каким будет день, определялось сонной, спокойной размеренностью его сопения.
Сегодня всё было в порядке. Привычно уронив осторожный поцелуй и не закрыв за собой двери, Грин спустилась вниз. Уже давно она перестала нуждаться в будильнике, чтобы просыпаться на работу. Ночи превратились для неё в сменяющие друг друга припадки паники и провалы в дремоту усталости, в череде которых она постоянно смотрела на часы, ожидая той отметки, за которой начиналось утро и она могла занять себя сборами.
Приняв быстрый горячий душ, Алексия укуталась в махровый халат и замотала волосы в полотенце. На кухне она включила кофеварку, подхватила с края стола пачку сигарет и, открыв стеклянную дверь на задний двор, впуская его сырой холод внутрь, закурила.
Дым остро царапнул язык и ударил спазмом в пустой желудок. Грин оглянулась на холодильник, уговаривая себя позавтракать, но волнение застряло поперек горла горькой тошнотой.
— Ты уверена, что без этого никак? — спросила, протяжно вздохнув, Перл накануне вечером, и Алексия сокрушенно кивнула.
— Мне больше неоткуда взять такую сумму.
— Мы можем продать дом.
Но Алексия лишь промолчала в ответ. Она имела достаточно бессонных ночей, чтобы по несколько раз перебрать в голове все возможные, сомнительные и невозможные варианты. Ей приходила в голову и идея с домом. Двухэтажный на три спальни, с зеленым двориком, в благополучном районе на окраине он мог потянуть на 200 тысяч фунтов. Этого бы едва хватило на лечение и реабилитацию, и добавило бы к перечню их проблем отсутствие жилища. Алексия не собиралась обрекать их с сыном и тетей на большие неприятности, чем они имели сейчас. И потому от мысли о продаже дома довольно быстро отказалась.
После тщательного взвешивания ей пришлось отказаться и от всех прочих идей — те были невыполнимыми или недостаточно эффективными даже при удачном разрешении. В какой-то момент других вариантов, кроме попросить помощи у Гранта Джошуа, у Алексии не осталось.
***
Майло сплюнул себе под ноги и скосил взгляд на открывшуюся дверь дома напротив. В подсвеченном тусклой желтой лампой коридоре мелькнула фигура и спешно шагнула обратно, закрывая дверь. Во влажной утренней тишине спящей улицы он отчетливо различил три поворота замка.
Было даже что-то тепло-ностальгическое в том, что в некоторых местах его репутация не теряла своей устрашающей силы десятилетиями. Бесконечная Фелтуэлл-Роуд, скатывающаяся с холма тесно прижавшимися друг к другу рядами домов, обступившими берегами узкую дорогу, была из тех, которые помнили его с детства.
Майло Рэмси, сколько сам себя помнил, совершенно точно ощущал границы, в пределах которых оставался в безопасности, на каком-то интуитивном уровне. Он был предоставлен самому себе лет с трёх, когда научился совершенно прочно держаться на ногах, и дверь дома маминой подружки, куда та приходила с Майло на руках за очередной дозой или с просьбой приютить на ночь, перестала закрываться. Что-то совершенно отличительное было в цвете и неравномерности асфальта, в рассохшихся оконных рамах, давно нуждающихся в покраске или вовсе замене, в редких припаркованных вдоль тротуаров машин, многим из которых уже никогда не было суждено вновь завестись и поехать. Тут было пыльно, на редких лужайках в пожелтевшей и вытоптанной траве путался мусор, сточные трубы были забиты и дождевая вода черным журчащим потоком устремлялась вдоль бордюров. На улице вроде Фелтуэлл-Роуд Майло впервые попробовал на вкус сигареты, алкоголь и кровь.
Много лет прошло, много разбитых окон заколотили деревом, много исписанных, обгорелых фасадов закрасили равномерно светлым, Майло продвинулся намного выше. Но в то же время в сути своей абсолютно всё — и сам Рэмси — осталось прежним.
Он отвернулся от закрывшейся двери, одним порывистым шагом переступил узкий тротуар к дому 30 и настойчиво постучался. Двое парней за его спиной нетерпеливо хрустели суставами, разминая руки.
Грант Джошуа среди прочих имел особый нюх на голодных к насилию и дурной власти людей. Многих из них, как и самого Рэмси, он находил ещё пацанами. И так плотно цеплял их долгами, наказаниями, давлением окружения, что те никогда не могли — даже если вдруг очень хотели — вырваться. Каждому, ответственно ведущему для банды дела, доставалась скользкая улыбка Гранта, относительное спокойствие и редкие поощрения. Каждому, кому вздумалось Гранта взъебать, доставался Майло Рэмси.