Едва он научился самостоятельно держать голову, разобрался с собственными пальцами и хватательным рефлексом, сумел произнести первые звуки, его увлекали большие металлические птицы. Различать их высоко в небе, неясные точки с длинным белесым реактивным следом, он смог раньше, чем полностью произносить слова. А однажды после перелета на Майорку Оливеру даже посчастливилось попасть в кабину пилотов доставившего их самолёта. Алексия не имела понятия, откуда это взялось в её сыне, но искренне радовалась тому, что всегда могла отвлечь его самолетами от боли и страха.
— Я дома, — ответила она. — Давай сегодня поедем к взлётке?
***
Майло сжимал и разжимал челюсти, неспокойно дожидаясь Гранта. В том, что боссу уже всё доложили, сомневаться не приходилось. И когда за спиной он услышал гулкие шаги, поспешил заговорить первым:
— Я всё улажу.
— Конечно, ты всё уладишь, — ядовито подтвердил Джошуа, останавливаясь за его спиной.
Рэмси ещё не пошел в школу, когда совершил свою первую кражу и встрял в серьезную потасовку. Где-то на подкорке, совершенно отдельно от его сознания существовало умение выкручиваться. То, чего Майло не хватало в росте и весе, он с лихвой компенсировал этим инстинктом и взрывным норовом.
Он знал, что облажался, он наказал непосредственного виновного, убедился, что такое больше не повторится, и теперь напряженно думал о том, как разобраться с проблемой. Поперек некоторых из решений — и его собственного горла — стояло то, что дело касалось Обри Муди, но Майло уже справлялся с ним прежде, и сейчас твердо знал, что снова справится, пусть пока и не представлял — как.
— Есть вещи, которые я могу доверить только тебе, — продолжал змеей шипеть Грант, и Рэмси казалось, что от его ртутного дыхания кожа сзади на шее воспламенялась и плавилась. — Вещи щепетильные, с которыми нужно работать тонко. Ты знаешь, почему я поручаю их тебе?
— Потому что я не подвожу Вас, босс.
— Да, сучье ты отродье. Именно. Ты не подводил меня прежде. Но теперь, кажется, начал понемногу терять хватку. Растекаться. Бабло, тачки и просторная хата расслабили тебе поводья. Я мигом устрою так, что ты вернешься на начальную позицию — голым, босым и обосранным. Хочешь?
— Нет, босс.
— Босс, — передразнил Джошуа. — Что ты вкладываешь в это слово, Майло? Уважение, обещание?
— Да, босс.
— Да?! — Взревел Грант, и под колено Рэмси прилетел сильный пинок. Он пошатнулся и легко мог бы устоять, но слишком хорошо знал слабость Гранта к тому, чтобы перед ним падали на колени, и понимал, что тот не остановится, пока этого не добьется. А потому послушно рухнул на холодный пол пустого складского ангара. Голоса и шорох их подошв катились по нему эхом.
Рука в плотной кожаной перчатке протянулась поверх плеча Майло и ухватила его за челюсть. Джошуа склонился к его уху и, брызжа острой слюной, проговорил:
— Что-то не видно уважения, паскуда. У тебя 48 часов, усёк? Чтобы к концу этих 48 часов старик Муди принес бабки, иначе мне на обед принесут твои кишки.
— Да, босс, — повторил Рэмси сухо, когда Грант дернул его башкой. А затем коленом влепил между лопаток, опрокидывая Майло навзничь. Под спешно выставленными ладонями заколола мелкая бетонная крошка, её пыльный запах пробрался в нос и отдался горьким привкусом на корне языка. Майло заставил себя оставаться на месте, пока шаги не стихли.
Угрозам Гранта Джошуа он верил. В первую очередь, потому что сам по его приказу когда-то вспаривал провинившемуся живот.
***
В обеденный перерыв Блэк вышел из главного полицейского управления. Снаружи было холодно и сыро, ветер гнал по небу густые серые тучи, те накатывались на солнце и сбегали, мешая ему как следует пригреть и не успевая пролиться дождем. Сунув руки в карманы и приподняв плечи, чтобы заслонить шею и уши коротким воротником куртки, Уилер перешел Странд и медленно побрел вдоль мутной воды доков, отражавшей темный кирпич обступивших её зданий. Ему нужно было подумать.
В небо тянулись старые, навсегда заснувшие дымовые трубы; между грубыми коробками бывших судостроительных верфей, превращенных теперь в отели, музеи и офисы, медленно крутилось колесо обозрения; на парковке шеренгой выстроились двухэтажные туристические автобусы. Недвижимая гладь Альберт-Дока зеркалом отражала парусную рыболовецкую шхуну, а над ней контрастом мягким очертаниям старины нависал черный остроугольный морской музей. Дальше по открытому течению медленно плыл массивный пароход. Каждый школьник с младых лет знал на память: Ливерпуль — самый крупный порт Англии, дом Титаника и родина Битлз.
Для Блэка Уилера Ливерпуль никогда не был родным. Его успело помотать по Англии прежде, чем он осел здесь. Но нигде он не чувствовал себя по-настоящему дома — только тут. Нигде, кроме Ливерпуля, так не пели на трибунах стадиона во время футбольных матчей, нигде не наливали такой вяжущий односолодовый, нигде, в конце концов, так не коверкали английский на свой собственный неразборчивый манер. Ливерпуль соединял в себе индустриальную застройку Манчестера, просоленную морем праздничность Блэкпула и даже монументальность американского Нью-Йорка, но улочки оставались провинциально, по-ливерпульски уютными. Блэк помнил каждый из самых маленьких закоулков своего сектора патрулирования до мельчайших деталей: магазины и заведения, их ассортименты, хозяева, посетители; канализационные люки, скверы, ямы, тесные перекрестки; адреса и имена постоянных клиентов полиции, их родственные связи, работу, психические нарушения. Уилер хранил в себе это всё неосознанно, не целенаправленно — просто это было естественной частью его самого и, конечно, города.
Блэк сам не заметил, как блуждая по кварталам портового района, чередующего стеклянные коробки новостроев с железобетоном массивных старых зданий, пришел к прокуратуре. Он остановился, запрокинул голову и посмотрел на одинаково не зашторенные, подсвеченные изнутри строгими холодными лампами окна. Обычно он не очень любил здесь бывать, потому что каждый раз ощущал себя, будто на экзамене, полностью готовым к которому себя не чувствовал. В скрипящих старым паркетом кабинетах, пахнущих пыльной бумагой и разогретой пластмассой компьютеров, в коридорах, под высокими потолками которых приглушенным бормотанием отдавались голоса, Уилеру было неуютно. Но сегодня он решил войти.
Было удивительно, как до вчерашнего дня ему не выпадало пересечься с Алексией Грин, но одновременно в этом было что-то совершенно привычное. Несколько лет они проработали тесно друг с другом, почти не пересекаясь лично, и это было нормальным порядком вещей. Сейчас он вдруг решил это исправить.
Узнав у дежурного номер кабинета, Уилер поднялся к нему, но обнаружил дверь запертой. На ней висела табличка «мисс Грин, Алексия, юрист отдела по борьбе с организованной преступностью».
Грин. Значит, не вышла замуж. Сам Блэк был женат дважды, и хотя об обеих женах ничего плохого сказать не мог — ему каким-то образом удалось разойтись с ними полюбовно — в третий раз примерять на себя обручальное кольцо не собирался. Возможно, это изменил бы ребенок, но ни в первом, ни во втором браке детей у него так и не родилось. Блэк несколько раз проверялся у врачей, и те разводили руками, уверяя, что с анализами всё в полном порядке. Наверное, говорил один из докторов, дело в нервной, напряженной, изнуряющей работе. Получалось так, что, будучи детективом, Блэк не мог зачать детей, но если бы и был на это способен, позже постоянно беспокоился бы об их безопасности. Судьба — уговаривал себя Уилер — поступила верно, не сделав его отцом. Хотя порой, всё чаще в последнее время его приминало горькое сожаление.
Грин. Он мысленно повторил её фамилию, отвернулся от двери пустого кабинета, достал телефон и набрал её номер. Но из трубки механический женский голос сообщил, что абонент находился вне зоны покрытия сети. Когда голос предложил оставить сообщение, Блэк сбросил вызов, но поразмыслив с минуту, снова набрал тот же номер. И надиктовал автоответчику: