— Привет, это Блэк Уилер. Знаешь, Алексия, я подумал — ты права. Говорить в рабочее время о нерабочем — неправильно. Как насчет встретиться не по работе в эту пятницу вечером? Или… субботу? Перезвони. Пока.
***
Алексия знала это место со школьных лет. Кто-то из её первых ухажеров привозил её на велосипеде сюда на свидания — на проселочную дорогу, проходящую по заросшему берегу Мерси вдоль огражденной сеткой взлетно-посадочной полосы международного аэропорта имени Джона Леннона. Но уже давно это место перестало ассоциироваться с юностью и первыми жадными, обильно наполненными слюной и жвачкой поцелуями. Теперь это было место исключительно Оливера и её.
Она скатывалась с дороги на поросшую травой обочину, раскладывала на капоте покрывало для пикников, расставляла на нём газировку и свертки сэндвичей, и так они с сыном могли проводить часы, наблюдая за садящимися и взлетающими пассажирскими самолетами. Алексия научилась любить порой докатывающийся до них горький запах жженой резины и оглушительный рёв разгоняющихся для стремительного разбега и прыжка в небо реактивных двигателей.
Эти моменты наедине с сыном и его мечтой Грин всегда очень ценила. Поначалу с легкой, опережающей время грустью — она понимала, что когда-то наступит момент, когда Оливер станет привозить сюда одноклассниц на свидания, а не её. Теперь с остро разламывающей ребра болью. Каждый выезд сюда мог обернуться для них самым последним проведенным вместе днём.
Если и существовал рай, и после смерти Алексия могла бы туда попасть, она надеялась, что он выглядит именно так. За молчаливым наблюдением или разговорами взахлеб о крыльях, потоках воздуха, международных правилах безопасности и особенностях разных аэропортов мира она провела бы остаток жизни, целую вечность. Но этим холодным апрельским днём Оливер довольно скоро повернулся к ней и тихо проговорил, что хочет домой.
— Тебе нехорошо? — встрепенувшись, спросила Алексия, но Олли отрицательно качнул головой и, попытавшись растянуть бледные губы в улыбке, коротко ответил:
— Просто устал.
— Я поняла. Поехали.
Дорога домой пролегала через тихий, осторожно прорастающий зеленью пригород. Здесь повсюду стояли знаки, требующие снижения скорости, предупреждающие о пешеходах, велосипедистах, играющих детях. На узкие тротуары по выходным вывозили разноцветные пластмассовые контейнеры для отсортированного мусора, широкие газоны на разделяющей полосы аллее постоянно подстригали до равномерно мягкого зеленого ковра. Семейные малолитражки медленно катились по полосам, никогда не сигналя и не моргая гневно фарами. Тут было спокойно, Алексии здесь нравилось.
Она вела машину, встревоженно поглядывая на притихшего на пассажирском сидении Оливера. Мальчик неспокойно перебирал в тонких пальцах молнию своей куртки — верный признак острой боли. Грин покосилась на часы на приборной панели, до положенного по графику приема медикаментов оставалось сорок минут.
Олли был стойким. Всегда, сколько Алексия себя помнила, сама она была жуткой плаксой, взрывавшейся по любому поводу, но её сын — возможно, взяв это от совершенно незнакомого ей отца — был терпеливым, молчаливым, крепким малым. Это поражало Грин, и она была за это благодарна. Наверное, если бы Оливер постоянно плакал и жаловался, она сошла бы с ума. Но сдержанность сына поддерживала в ней самой нужный градус спокойствия. В конечном итоге, она проревела достаточно слёз, прокричала достаточно проклятий, чтобы спустить пар и понять — это совершенно не помогает.
От этого даже как-то особо щемило в груди. В свои восемь с лишним лет Оливер имел все задатки настоящего, несгибаемого мужчины. Он должен был стать кому-то надежным другом и добрым мужем, и проклятый рак просто не имел права отбирать Олли у тех, кому судилось полюбить его в будущем.
— Смотри на дорогу, мам, — твердо сказал Оливер, поймав на себе её очередной цепкий взгляд. — Со мной всё в порядке. Правда.
В день, когда она узнала страшный диагноз, небо было похожего цвета и Оливер так же сидел на переднем сидении, пристегнутый и сосредоточенный. Результат анализов пришел Алексии на почту набором букв и цифр, которые она без помощи онколога не могла интерпретировать. Она помнила, как обессилено уронила руки с руля, не понимая, куда ей дальше ехать с больничной парковки, а Оливер так же решительно проговорил:
— Мам, всё будет в порядке.
Тогда он, сам этого ещё не зная, соврал. Врал и сейчас. Но она заставила себя кивнуть и улыбнуться, соглашаясь.
Агрессивно вздернутую синюю задницу БМВ она заметила, ещё не успев свернуть на Давентри-Роуд, и первым её порывом было ударить по газам, проскочить поворот к дому и никогда не возвращаться. Но это было бы, конечно, глупо. Потому она привычно толкнула рычаг поворотника, притормозила и вкатилась в переулок.
Майло Рэмси стоял, скрестив руки на груди, переплетя ноги и опершись на длинную морду своей машины. Алексия чувствовала его пристальный взгляд, равняясь с ним и заводя свою компактную Вольво на подъездную дорожку. За три года это был его второй визит к её дому, и Грин стало особенно неспокойно. Она не хотела, чтобы его здесь видели, она не хотела пугать Оливера и Перл, она сама не хотела видеться с Майло чаще, чем вынужденный раз в неделю.
Заглушив двигатель и выйдя из машины, Алексия старательно пыталась его не замечать. Она обошла Вольво спереди, открыв для Оливера дверцу, и вместе с ним поднялась на крыльцо. Будь её воля — будь у неё сила и смелость дать отпор — она бы зашла с сыном в дом, заперла бы дверь и не вышла, пока Рэмси не убрался бы восвояси. Но тот, конечно, никуда не денется, да и ждать понапрасну долго не станет — она понимала это совершенно отчетливо. А потому, отперев входную дверь, позвала Перл и попросила её помочь Олли подняться, раздеться и лечь.
— Ты куда? — удивленно спросила тетя, приобнимая Оливера за плечи, и, бросив взгляд куда-то поверх головы Алексии, вдруг помрачнела. Обернувшись, Грин увидела, что Майло Рэмси теперь стоял на тротуаре просто напротив их дома.
— Какого хуя к тебе не дозвониться? — спросил он, когда она подошла, зябко ежась от ветра и его присутствия.
— Была за городом, вне доступа сети, — соврала она, нащупывая отключенный мобильник в кармане куртки. Она выключила его утром, как только сообщила на работу о том, что сегодня не выйдет. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь им с Олли помешал. Знала бы она, что это навлечет таких гостей, не стала бы этого делать.
— Для меня ты всегда должна быть в доступе, — процедил Майло. Он склонил голову набок и недобро прищурился, Алексия проследила за его взглядом — Перл хмуро выглядывала из щели незапертой двери. — Садись в машину.
Поборов рефлекторное желание возразить, что она никуда не хочет ехать, Грин пошла следом за ним к БМВ. Темный кожаный салон оказался прокуренным насквозь, сбоку пассажирского сидения лежала большая почти законченная бутылка воды.
— Есть работа. Срочная, — сообщил Майло, когда они оба закрыли за собой дверцы, и звукоизоляция машины приглушила посторонние шумы. В этом дымном вакууме Алексия начала различать собственное сердцебиение. Быстрое и рваное. — За неё получишь 50 кусков налом.
Она быстро посмотрела на него, чтобы убедиться, что ей не послышалось — почти половина необходимой суммы. Рэмси, будто прочитав её мысли, кивнул и продолжил:
— Обри Муди, владелец сети магазинов «Вейвертри». На его точки нужен рейд, доставленный сегодня утром товар нужно конфисковать, магазины оштрафовать по максимуму, перелопатить всеми службами, которыми можно — легавыми, налоговиками, ебучей пожарной инспекцией.
— Когда?
— Завтра.
— Завтра?! — поперхнувшись, переспросила Алексия. Она с трудом представляла, как без лишнего шума успеет устроить нечто подобное за неделю, не говоря уже о том, чтобы провернуть это день в день.