— Хочешь, чтобы я был ублюдочным? Я им буду — не вопрос.
Рэмси швырнул её обратно на пол, разжав кулак и выпустив волосы, но вместо этого схватился за платье. Алексия попыталась поднять ноги и заслониться коленями, возможно, даже отбиться, но Майло грубо их отталкивал и оттягивал ткань. Та несколько раз жалобно затрещала в швах, слабо сопротивляясь. Узелок завязки поддался, и в следующее мгновенье Алексия лежала, свернувшись в комок, на полу, беззащитно обнаженная в распахнутом платье. Рэмси нависал над ней, тяжело, злобно сопя.
— Подъем! — скомандовал он, а сам отступил к дивану и грузно упал в подушки.
Грин боялась открывать глаза и опускать руки, которыми пугливо накрыла голову. Она боялась увидеть — даже не Майло и не предстоящий ей ужас — себя в белье и остро впившихся резинкой в живот колготках. Это было такой яркой иллюстрацией её безысходности, что от нахлынувшей жалости — и ненависти — к себе она едва снова не закричала. Потом всё же заставила себя послушаться и встала на ноги. Когда она решилась и посмотрела на Майло, тот расслабленно раскинул руки по спинке дивана, вытянул широко расставленные ноги и лениво покачал головой.
— Нет, — сказал он. — На колени.
Будто подсеченная, Алексия упала.
— Ближе.
Она неохотно продвинулась вперед между пыльных кроссовок, когда-то оставивших грязные пятна в её гостиной и вот уже три года топтавшихся в её жизни.
— Ещё ближе.
От его одежды исходил запах, соединивший сигаретную прогорклость машины, что-то древесно-алкогольное, наверное, из бара, и влажно отдающее речной тиной. Вместо приказать в третий раз, Майло молча наклонился, снова сжал в кулаке её волосы и грубо дернул на себя.
— Займи рот, а то слишком много пиздишь, — сказал он, ткнув её лицом в ширинку. Алексию передернуло. Вместе с подступающей тошнотой на языке образовался неясный порыв малодушно извиниться. Но она сразу себя одернула. Если физически не отдаться — теперь, оказавшись на его замкнутой территории — она не могла банально из неравного распределения сил, то унижаться, прося прощение за правду, было крайним неуважением к себе. А потому она строго собралась, глубоко вдохнула и решительно расстегнула пуговицу и молнию.
Рэмси приподнял бедра ей навстречу, помогая одним сильным движением стянуть джинсы вместе с трусами, а потом завалился на бок, подхватывая валявшийся в стороне пульт. Телевизор включился с громким, точно поставленным голосом новостного диктора, Майло со скучающим видом стал нажимать на кнопку, наполняя комнату рваными отрывками текста и музыки. Цепляясь за это отвлечение, как за определяющие безопасные воду буйки, Алексия сделала ещё один глубокий глоток воздуха и рукой подтолкнула вялый, даже немного прохладный член себе в рот.
Ей было брезгливо обхватывать его губами, она избегала соприкосновений с языком и нёбом. Майло Рэмси стоило — если вообще было возможным — отдать должное: он очевидно заботился о своей гигиене, но Грин всё равно до парадоксального пыталась уменьшить контакт. Неловко она попыталась подвигать головой какое-то время, не провоцируя у Майло никакой ответной реакции, а потом ей в висок пришелся глухой удар пультом.
— Поактивнее давай, блядь! — рявкнул Рэмси. — Ты самая дорогая шлюха в истории Ливерпуля. Отрабатывай свою цену.
Алексия едва сдержала спазм, призывающий её с силой стиснуть челюсти, впиться зубами в член до первой крови, или и вовсе откусить его к чертям собачим. Но от перспективы этого её едва не стошнило. Она спешно отстранилась, спохватилась на ноги и, подхватив сползающее с плеч расстегнутое платье, сделала несколько стремительных шагов в сторону коридора.
— Стой! — раздалось грозное ей в спину.
Она замерла.
Перед взглядом промчались скривленные в псевдо-сожалеющем выражении рожи банковских клерков, хором отказывавших ей в кредите. Алексии так отчаянно захотелось потребовать у Майло Рэмси пистолет и отправиться к каждому из них по очереди, что она даже не смогла ужаснуться дикости этого позыва. Дай хоть один из них надежду, пообещай хоть какое-нибудь содействие, ей не приходилось бы сейчас проходить через это.
Обида, усталость и жалость к самой себе жгучими слезами подступили к глазам, прорвали старательно выстроенную оборону, просочились сквозь сомкнутые веки и градом покатились по щекам. Алексия не стала себя останавливать и громко всхлипнула.
— Перестань, — послышалось тише и ближе. — Повернись.
Кутаясь в платье, она крутнулась на носках, едва не уткнувшись в подошедшего Майло. Он резким движением сбросил её руки, удерживающие ткань на груди, и подтолкнул сгибом пальца подбородок.
— Как видишь, мне тоже это всё не очень по кайфу, — он красноречиво метнул болотистый взгляд вниз, на так и не вставший член. — Успокойся. Я налью тебе ещё выпить, а потом мы начнем всё заново. Ты не будешь вякать всякую хуйню — я не буду тебя бить. Договорились?
Алексия не ответила, только спешно утерла слезы. Майло воспринял это согласием, — а что она могла ему сказать? Могла ли передумать и найти другой способ спасти Олли? — заправился и пошел на кухню. Подняв опрокинутую, вывалявшуюся в поганой наркоте стопку, он плеснул в неё ещё немного желтоватой жидкости. Сначала опрокинул её в себя, потом долил ещё и подал Грин. Она с сомнением заглянула внутрь. Ей ничего не хотелось — ни этой огненной самогонки, ни секса, ни вообще быть здесь, ни жить. Перед её постепенно затуманивающимся снова подступившими слезами взглядом возникла ладонь Майло. Он решительно подтолкнул рюмку ко рту Алексии и помог выпить до дна. Едва она успела глотнуть последние жгущие капли, почувствовала на своих губах твердый, требовательный поцелуй.
========== Глава 5. Принятие. ==========
Майло никогда раньше не пользовался — не оценивал свои чувства — такими категориями, но вдруг понял, что ему безумно нравился запах Алексии. Что-то такое неуловимое, щекочущее, дразнящее, но одновременно чистое, почти святое. Такое, что одно легкое прикосновение к ней ощущалось сладостным грехом.
Он не стал бороться с её плотно сомкнутыми губами за взаимность, он сполз поцелуем на её подбородок, под острый угол челюсти, на шею. Майло голодно проследил запах к тонко выпирающим ключицам, вдоль плеча, а затем обратно — к линии волос. Там, казалось, его сосредотачивалось максимально много и насыщено.
Рэмси перехватил Алексию в руках, резко повернул к себе спиной и жадно вдохнул в себя тепло её шеи сзади, под растрепавшимся хвостом. Он попробовал её на вкус, опустив несколько поцелуев на тонкую кожу, под которой отчетливо прослеживал быструю пульсацию. Платье, сползшее с одного плеча, но зацепившееся за другое, он раздраженно сдернул — от того веяло чем-то искусственным, вроде духов или средства для стирки. Это отвлекало.
Кожа под снятым платьем оказалась горячей, на ощупь такой мягкой, что, казалось, следует чуть сильнее надавить, и она пропустит его руки внутрь. Майло исследовал тонкие, бессильно повисшие руки Алексии, узкую линию её плеч, накрыл ладонями небольшую упругую грудь, спрятавшуюся под контрастно царапнувшими пальцы кружевными узорами. Рэмси стянул бретели и одернул лифчик вниз, высвобождая теплые, приятно сминающиеся бугорки. Пальцами он нащупал соски, небольшие, но решительно вздыбившиеся, будто от холода. Прикосновение к ним стало проводником горячего тока, пробежавшего сквозь Майло и заставившего его голодно укусить Алексию. На бледной коже шеи осталось кольцо красноватых следов.
То, что происходило с ним, было Рэмси настолько незнакомо, что он не сразу признал накрывшее его чувство возбуждением. Обычно его заводило что-то совершенно другое, совсем иначе, дольше. Но в этот раз он ощутил, что в трусах стало предельно, болезненно тесно почти мгновенно. Было дело в колумбийском бухле, в торкнувшем его порошке или в прокурорше, Майло выяснять не брался, да и гореть впустую тоже не хотел.
Он повернулся и толкнул Алексию на стол. Выставив перед собой руки, она задела и едва не опрокинула жестянку наркотиков. С истошным скрипом банка поехала по столешнице, скрипя белыми крошками под дном. Взгляду Рэмси предстали узкие бедра и стройные ноги, упрятанные под дымку колгот. Фигурным краем аккуратную попу прятали черные кружевные трусы.