Рэмси постепенно отпускало. Действие кокса и секса таяло, на него накатывались голод и усталость — верные признаки успокоения. На химическом или естественном взводе Майло мог существовать сутками без жрачки и сна, черпая энергию из разверзающейся в нём черной пропасти. Но сейчас ощущал, что расслаблялся, и был этому рад. В этой поганой гонке без пауз и послаблений порой можно было подохнуть без чужой дуры-пули.
— Когда я получу деньги? — негромко спросила Алексия. И он едва не ляпнул честно: когда наскребет достаточно налички.
— Скоро.
***
Она очень надеялась, что тетя Перл спит, но её шаги послышались на лестнице, едва Алексия успела разуться и войти на кухню. Она спустилась, кутаясь в свитер поверх ночной сорочки, и остановилась в дверном проеме.
Сколько раз она вот так заставала вернувшуюся с дискотеки или затянувшегося свидания подростка-Алексию, сколько раз чуяла запах сигарет и алкоголя, сколько раз понимала, каким вечер выдался для Алексии и друзей, и к чему злоупотребление этим их в конечном итоге приведет. Тогда, в шестнадцать Грин избегала поднимать глаза и ощущала то же самое в тридцать один.
— Не смотри на меня, — почти шепотом попросила она.
Её трясло от холода и бушующего внутри неё водоворота несовместимых чувств и мыслей. Телу было хорошо, но на душе — погано. Она отчаянно запрещала себе думать, но тяжелый скользкий камень, с которого ещё час назад бессильно скатывались любые мысли, исчез из её протрезвевшей головы. Грин подошла к раковине, открыла дверцу шкафчика над ней и пошарила между посуды рукой в поисках бутылки.
Перл выразительно, осуждающе — Алексия ненавидела этот звук до зубной боли — вздохнула. В этом вздохе было всё разочарование мира, сконцентрировавшее своё острие именно на ней.
— Оливеру не спалось. Он плакал и звал тебя.
Это полоснуло по сердцу так, что Грин вздрогнула. Неосторожно задетый её рукой стакан на полке жалобно звякнул.
— Я понимаю, что тебе тяжело, — продолжала Перл. — И знаю, что хочется отвлечься. Но сейчас ты нужна здесь, ты нужна сыну.
Алексию коробило от того, как тщательно тетя избегала произносить вслух очевидную им обеим суть претензии. Она ощущала, что сейчас, если не отыщет проклятую водку и не вернется в постепенно выветриваемое ощущение легкой эйфории, её вырвет или она и вовсе рехнется.
По голым ногам полз озноб, на внутренней стороне бедер приглушенно саднило, в носу застрял запах прокуренной БМВ, в ушах — ритмичные ударные клубной музыки, перед глазами — внимательный болотно-туманный взгляд из-под нахмуренных бровей, разделенных глубокой вертикальной складкой.
— Замолчи, Перл, — едва продавливая сквозь горло, сжавшееся в предвещающем рыдания спазме, звук, сказала Алексия. — Просто заткнись.
Тетя не представляла, — и слава богу — через что Грин пришлось, уже приходилось и, несомненно, ещё придется пройти ради Оливера. Она не знала, чем для Алексии обернулись эти вечер и ночь, не могла ощутить того же отвращения к самой себе, которое испытывала Грин. Поцелуи Майло Рэмси остались на ней скользкой пленкой, её подчиненность Гранту Джошуа покрыли её гнилой слизью. Её насквозь пропитала продажность, она ощущала её острой язвой в каждом органе, тяжестью в желудке, тупой саднящей болью в позвоночнике.
Она не хотела этого объяснять, она не хотела, чтобы кто-либо вообще об этом знал — эта тайна была её, и только ей в этой зловонной луже тонуть.
— Оставь меня в покое, — добавила Алексия едва слышно, наконец нащупывая горлышко бутылки.
— Этот бандит тебя до добра не доведет, — наконец выплюнула Перл, и с этими словами, будто с внезапно распахнувшейся в зиму дверью, комната наполнилась искрящимся морозом. Грин, прижимая бутылку к груди, повернулась и посмотрела на тетю. Впервые за очень долгое время между ними накалилось предельное непонимание, недовольство друг другом.
— Ты ничего ни о нём, ни обо мне, ни о том, что меня с ним связывает, не знаешь, — глухо проговорила Алексия. — А потому избавь меня от нравоучений.
Алексия же, напротив, слишком хорошо представляла, до какого крайнего не добра её может довести Рэмси. И думать — а уж тем более, говорить — об этом было так невыносимо тяжело, что она спешно открутила колпачок и сделала два небольших, обжигающих рот глотка. Водка отслеживаемым жаром потекла вниз по горлу в желудок. Тот жалобно заурчал — голодный и сведенный спазмом напряжения.
— Ты решила себя погубить вместе с Олли, да?
— Ох, тетя! — вспылила Алексия, с грохотом отставляя бутылку. Это было переходом за непозволительную черту. О смерти сына в её присутствии даже врачи предпочитали не говорить. Она развернулась и спешно зашагала к лестнице. Первым делом ей была нужна ванна — горячая, полная пены, способная смыть с неё хотя бы табачную горечь. Затем ей нужна была узкая, но такая уютная и теплая кровать Оливера. Сегодня она собиралась спать с ним — пусть что бы ни говорили семейные психологи о вреде такой физической близости.
***
Блэк Уилер ворочался в кровати, заслоняемый от сна бессвязными обрывками мыслей, вспыхивающих и сразу гаснущих, не вмещающих ничего значимого, но поддерживающих бурление в его сознании. Всю субботу он провел в архивах и оцифрованной полицейской базе, изучая все материалы по арестам и обвинительным судебным решениям над членами группировок, до которых только мог физически и по предоставленному допуску дотянуться. Теперь разрозненные клочки преступлений, следственных мероприятий, выжимок из судебных заседаний, сухих формулировок смешались в стремительно вращающемся калейдоскопе в его голове. Он лежал, не в силах не просто заснуть — хотя бы закрыть глаза.
Ему нередко говорили, — руководство, коллеги, жены — что так гореть работой неправильно, даже небезопасно. Уилер объективно понимал и принимал их аргументы, разделял их мнение, но не пропускать всё через себя не мог. В конечном итоге, наверное, именно это и делало его достаточно хорошим детективом — ему не было безразлично. Это же часто перепахивало его жизнь в полнейший хаос.
Не в силах больше рассматривать плавное скольжение света фар по потолку, он встал с кровати, включил свет и пошел на кухню. Небольшую квартирку над продуктовым магазином, будящим его тонким звоночком на двери с первым ранним посетителем, он снимал уже много лет — ещё со времен службы в патруле — и уже и не представлял себя ни в каком другом месте. Здесь бывало довольно шумно, а в ветреные дни холодно из-за рассохшихся оконных рам, но даже с этими значительными недостатками квартирка была ему настоящим домом.
Он переехал сюда с первой женой, здесь с ней развелся, сюда с первых свиданий приводил ту, которая в последствии стала второй, сюда же привел её, когда она стала миссис Уилер, отсюда искал для них новое жилье, но так и не съехал — развод наступил раньше. Тут всё было им куплено, собрано, поломано и кое-как отремонтировано. В квартире царил привычный ему упорядоченный хаос. Обеденный стол, никогда не используемый по назначению, ломился от бумаг, утягиваемых с работы. На углу всегда опасно балансировала чашка с темной пленкой осадка на стенках, которую он мыл перед тем, как заваривал новую порцию чая, а не после того, как его выпивал. На спинке единственного приставленного стула собирались и постепенно таяли, перетекая в стиральную машинку и на сушку, стопки одежды. Под столом змеиным кублом спутывались провода.
Блэк прошел на кухню, налил в электрический чайник воды и щелкнул кнопкой. Когда не спалось, он предпочитал занять себя чем-то — время так проходило быстрее, а порой даже плодотворнее. Иногда он выходил на улицу и долго, порой до самого рассвета, бродил, но эта ночь была доверху залита дождевой водой. Иногда он садился за работу, и поскольку уставший мозг редко принимал стоящие решения, он занимал руки — разбирал бумаги, наводил порядок в компьютере, перебирал стопку карманных блокнотов, разделяя записи в них на полезные и мусор.
Усевшись за стол, он обвел взглядом фронт работы и решил, что примется за актуальное. Главной целью его ковыряния в архиве было найти какие-то идеи, прецеденты открытия судебного преследования на основании схоже мизерных изначальных данных. Он отыскал несколько на первый взгляд подходящих под аналогию расследований коллег из соседнего Блэкпула и из Лондона. И теперь заново перебирал свои записи и снятые с материалов ксерокопии, откладывая их в отдельную папку, которую намеревался с понедельника занести к Алексии Грин. Объективно ему нужна была её юридическая подсказка. Субъективно ему хотелось её компании.