За менее чем неделю с их встречи в холле прокуратуры Блэк Уилер стал всё чаще ловить себя на мыслях об Алексии. Несколько раз он порывался ей позвонить, но одергивал себя: установленный им самим лимит праздных звонков и встреч он исчерпал, а реальных поводов всё никак не появлялось.
Было в Грин что-то такое, на что он когда-то попадался с женами, что, возможно, приписывал ей из собственного представления о её голосе из радиоприемника патрульной машины — теплое и обволакивающее. И пусть она вела себя с ним приветливо, но сдержанно, отстраненно — Блэк понимал это, ведь Алексия Грин совсем его не знала. Но хотел узнать, тот свет в её янтарно-карих глазах ему виделся или действительно пробивался изнутри. Уилер ценил в женщинах мягкость, искал в них душевный уют, потому что только в нежных женских руках мог скрыться от гильотиной нависающей над ним тяжести работы. И в Алексии — ему хотелось верить — могли соединяться эта заботливая теплота и то, чего не хватало предыдущим женщинам Блэка, — понимание и согласие со спецификой его профессии.
Он чувствовал себя одиноким и одновременно уставшим от претензий, ему хотелось, чтобы его кто-то ждал, но не хотел, чтобы это превращалось в обузу, обращающую отношения в ловушку. Ему хотелось, чтобы в ночи вроде этой кто-то выходил вслед за ним из спальни, молча обнимал, подливал чай или уволакивал обратно в постель, но не спрашивал, зачем он это делал и уж тем более не упрекал.
Залив кипятком брошенные просто на дно чашки листки чая, Блэк Уилер включил компьютер и стал готовить черновик официального запроса на солиситора отдела по борьбе с организованной преступностью.
========== Глава 6. Точка кипения. ==========
Новая неделя началась солнечным, но холодным утром. Выйдя на улицу и заведя машину, Алексия была вынуждена вернуться в дом и переодеться. Вместо строгого пиджака она надела кардиган, сверху воротника пальто намотала объемный шерстяной шарф. Включила в Вольво обогреватель.
Всё воскресенье она провела дома с сыном, не показываясь наружу, не отвечая на телефонные звонки, игнорируя хмурящуюся на неё тетю Перл. А как только наступило ранее утро понедельника, спешно собралась и отправилась на работу. Отбыв собрание у Майкла Берри, она увернулась от разговора с Блэком Уилером, чей взгляд находила на себе каждый раз, когда отрывалась от бумаг, и забаррикадировалась в кабинете, отсекая все встречи и звонки, которые могла безболезненно перенести или вовсе отменить.
Ей нужно было сосредоточиться. Слову Майло Рэмси о том, что деньги она всё же получит, Алексия верила. Впрочем, открытым оставался вопрос — когда. Понятие «скоро» было весьма растяжимым и представления о нём у Майло и у неё самой могли кардинально различаться. Но всё равно, понимая, что отработала все 120 тысяч на максимум, уже ощущала нетерпение их потратить.
Весь понедельник, включая даже обеденный перерыв, на который она не вышла, Грин провела за тем, что писала в «Клаттербридж» насчет курса лечения, запрашивала у них перечень необходимых бумаг и вещей; созванивалась с преподавателями Оливера в школе с просьбой составить для него индивидуальную программу для самостоятельных занятий на время лечения. И даже несмело заглянула на несколько сайтов туристических агентств. Когда всё закончится, она хотела увезти Олли на отдых куда-нибудь, где ничто из Ливерпульских забот и тягот их не достанет, где он сможет отдохнуть от долгой изнурительной борьбы, а она сможет насладиться тем, чего давно не испытывала — счастьем без металлической примеси страха.
Воскресенье было настоящим испытанием для Алексии, пытавшейся собраться в кучу, а понедельник выдался удивительно хорошим. Выходя вечером из прокуратуры и садясь в машину, неся пальто и шарф в руках — солнце за день разогрело бетонные стены, асфальт дорог и тротуаров и металл машин настолько, что апрель казался августом — она ощущала, что ей полегчало. Её отпустили сразу несколько угнетающих забот и мыслей, впервые за долгое время она испытывала надежду.
Незаметно для себя, но как-то естественно она подпевала радио, толкаясь в привычной тянучке, сковывающей центр Ливерпуля в конце рабочего дня, а вырвавшись за пределы узких развязок и пересечений улиц с односторонним движением даже опустила окна, впуская в салон ароматный вечерний ветер, расчесывая его пальцами, подставляя ему лицо, обгоняя его на пределе допустимого скоростного лимита между светофорами.
Остановившись на одном из них, Алексия потянулась в карман валяющегося на соседнем сидении пальто за телефоном. Она собиралась позвонить Перл — на волне легкости даже забыв о воцарившемся между ними молчании — и предложить купить что-нибудь особенное к ужину, когда задние двери Вольво вдруг распахнулись — приборка коротко просигнализировала об этом, вспыхнув лампочкой — и захлопнулись с такой силой, что кузов качнулся. Грин вздрогнула и попыталась повернуться, различив за собой две невнятные тени, но ощутила на шее острое жжение.
— Не рыпайся, не то вскрою! — прошипел приглушенный маской голос из-за подголовника.
Алексия скосила взгляд в зеркало заднего вида, но различила лишь покрытые темной тканью овалы с прорезями для глаз. К её шее был приставлен нож. Она оглянулась по сторонам, но люди в соседних машинах, медленно покатившихся на зеленый, казалось, не обратили никакого внимания ни на то, что она осталась стоять, ни тем более на то, что происходило внутри. Неоновых сине-желтых квадратов полицейских машин рядом тоже не оказалось.
— Я из прокуратуры, — проговорила Грин в слабой надежде, что это было банальное ограбление и такого аргумента могло хватить.
— Знаю, шлюха легавая! Ты легла под Майло Рэмси!
Звучание его имени ударило по ушам с болью сильнее, чем вдавливало в кожу лезвие.
— Что Вам нужно?
— Пока ничего. Только донести до твоего сведения, что много кому такой расклад не нравится.
— Кому?
Острое давление поперек шеи резко усилилось.
— Захлопнись, тварь продажная.
Машина снова покачнулась из стороны в сторону, и две тени спешно исчезли с заднего сидения. Как только двери за ними закрылись, Алексия ткнула пальцем в кнопку блокировки замков и вжала педаль газа, вызвав возмущенное гудение у тронувшегося поперек неё потока машин. Она промчала, едва осознавая свои действия, несколько кварталов, а затем вильнула в свободное у обочины место и остановилась.
В горле пересохло и гулко ощущалась пульсация. Ворот рубашки стал липким, холодно потяжелевшим. Алексия дрожащей рукой, едва расцепив пальцы, намертво сжавшие руль, поправила зеркало. В узком отражении она рассмотрела сначала напитавшуюся алым ткань, затем продолговатый горизонтальный порез, из которого по коже стекали тонкие ручейки крови. Её бросило в жар, а в желудке завернулась паническая тошнота. Грин схватила с сидения шарф, спешно прижала к шее, принялась искать телефон в пальто и, дважды натолкнувшись на один и тот же пустой карман, громко выругалась. Она не знала, куда собиралась звонить: в полицию, в скорую? И что им сказать, тоже не имела представления.
Глаза застелила подрагивающая соленая пелена. В ней растворились руль, приборы, задница впереди припаркованной машины. Алексия, не в состоянии осознать происходящее, беспомощно заплакала. Это было слишком — за пределами того, что она была в состоянии вынести. Грин никогда не была толстокожей и непробиваемой. Первые годы работы помощником юрисконсульта для неё слились в один полуобморочный кошмар, потому что к материалам многих расследуемых отделом преступлений она оказалась не готовой ни физически, ни морально — едва добегала до урны или туалета, чтобы выблевать завтрак, и мучилась затяжной бессонницей от увиденных фотографий и детальных описаний. Три года назад она едва приучила себя не вздрагивать от любого шороха и движения тени, не пытаться убежать от любой попадающей в поле зрения синей машины. Всё воскресенье потратила на то, чтобы затоптать, будто красные угли не затушенного костра, обуревавшие её переживания. И вот теперь оказаться жертвой терок между парнями Гранта Джошуа и кем-то ещё было тем, на что ей сил уже не хватало.