Возможно, дело было в том, что Рэмси бессрочно выпал из обоймы. Всё, чем прежде Майло занимался сам или контролировал личным присутствием, теперь ему пришлось отдать в руки других и довольствоваться управлением издалека. Он ощущал себя загнанным в угол, в который перекрыли доступ кислорода. И чтобы сделать вдох, ему приходилось каждый раз — как в вечер свидания Алексии, как сейчас — изловчаться, чтобы выскользнуть из-под носов нависших над ними легавых. Урезание свободы оказалось значительным.
Ему оставалось жить своей обычной, но лишенной работы жизнью — ездить в тренажерку, заниматься баром, помогать в легальном бизнесе. Ощущать себя отметенным за ненадобностью в сторону было очень неприятно, но как бы он ни злился прежде — и сейчас — на Гранта Джошуа, Майло не мог его не понять. И сейчас объяснял то, что скучал за прокуроршей, именно избытком свободного времени.
Вот только запах её, пусть и смешанный с больничной прогорклостью и сигаретным дымом, казался слаще, чем прежде. Майло зарылся носом в её волосы и глубоко вдохнул.
Когда утром он узнал, что Грин вместе с пацаном и своей теткой сорвались в больницу, у него ещё не было полной суммы. На столе в гостиной лежали восемьдесят штук — плюс или минус. Двадцать ему должны были привезти, оставалось где-то найти ещё двадцать. Рэмси пришлось весомо разъебаться, чтобы за час закончить то, что всё никак не мог добить почти месяц. От этого в крови закипел необходимый ему для полноценного функционирования адреналин. Его отсутствие две недели покрывало Майло изнутри ржавчиной.
Он, сколько себя помнил — кроме трехлетней отсидки — безостановочно гнался вперед, потому что остановиться означало безнадежно отстать, лишиться шанса не на призрачный успех — на банальное выживание. Майло остался один, когда ему было двенадцать. И пусть к тому времени он уже не нуждался в маме для того, чтобы раздобыть питание, одежду или найти кров, её смерть всё же оказалась весомым ударом. Хоть подавляющее большинство времени она была в наркотическом трансе, а когда выходила из него — стремительно проваливалась в агрессию ломки, существовала разительная разница между тем, когда Рэмси кто-то — своеобразно, но — любил, и тем, когда любящего человека не стало.
Её убила передозировка, и это сработало для Майло надежной прививкой. Он нюхал наркоту и выпивал, но никогда не позволял себе потерять голову — видел, насколько смертоносной была утрата контроля.
С Алексией Грин — впервые в жизни, вовсе не так, как в его представлении всё работало в мире — он вдруг почувствовал себя опьяневшим. Это оказалось приятно. Секс с ней подействовал сильнее дури, зависимость от него проявилась резче. Едва он отпустил её в ту ночь, как захотел заполучить её снова. Прокурорша была вызовом, которые он привык принимать вне зависимости от их сложности, которые были для него самой сутью существования.
А ещё она была совершенно новым для Рэмси толкованием женщины. Все те, кого он знал прежде — от маминых подруг в детстве и юности до недавних шлюх — были продажным мясом, чьей единственной ценностью было их женское тело, чаще всего безнадежно потрепанное. Но Алексия Грин в первую очередь была ценным человеком — умной, бойкой, надежной. Последнее Майло нечасто встречал в людях и оттого особенно ценил. И только потом Алексия оказалась дурманящим чистым телом.
— Мисс Грин, подпишите, пожалуйста, — ворвался в их тесные объятия настойчивый голос администраторши. — Чтобы мы могли приступить к подготовке к операции.
Тепло её рук исчезло с его плеч, быстрое щекочущее дыхание — с его кожи. Рэмси нехотя отпустил.
Какое западло, что ему так приглянулась именно прокурорша, подумал он, провожая её взглядом к стойке. Она подхватила протянутые ей бумаги и стала торопливо их подмахивать ручкой, та гулко постукивала по столешнице. Будь Алексия Грин кем угодно другим — официанткой, продавщицей, медсестрой — он занял бы всё своё освободившееся время ею.
***
Блэк Уилер встревожился, когда Майкл Берри начал привычное заседание по понедельникам без Алексии. И первое, что сделал после того, как вышел из кабинета прокурора — позвонил ей. Из трубки долго тянулись гудки, а когда прервались, женский голос оказался незнакомым:
— Да, слушаю?
— Э-э… — растерялся Блэк. — Могу я поговорить с Алексией Грин?
— По какому поводу? — строго прозвучало в ответ.
— По работе.
— Она сейчас не может ответить.
— Что-то случилось?
Протяжный тяжелый вздох женщины отдался в груди Блэка тревожным спазмом — в нём не было ничего, оставлявшего надежду на то, что на самом деле ничего не случилось. Такие вздохи обычно выдавал сам Уилер перед тем, как вслух произнести известие о чьей-то смерти.
— Её сын попал в больницу. Она сейчас с ним и в ближайшие дни выйти на работу не сможет.
Уилер оторопел. Первые два слова ударили его будто наотмашь и остальные смешались в длинный невнятный звук, лишенный какого-либо смысла. Он очнулся только после того, как его резко окликнули:
— Эй, Вы слышите?
— Да, да! Какая больница?
Он вбил название «Клаттербридж» в навигатор, и тот повел его через тоннель под рекой. В гипнотизирующе равномерном мелькании ламп Блэк впервые задумался над тем, зачем вообще поехал.
После неожиданно оборвавшегося свидания у него остался неприятный осадок, который он тщательно скрывал от Алексии, но который усиливался с каждой встречей с ней — она вела себя вежливо и отстраненно, будто ничего не случилось. Несколько раз ему хотелось позвать её на откровенный разговор, просто чтобы расставить все точки и избавиться от назойливо завязывающихся вокруг него сомнений, удушающего самобичевания. То, с какой частотой всё в его жизни разваливалось, сталкивало в вязкие топи убежденности — именно он всегда всему виной. И Блэк не был уверен, что хотел перекладывать на кого-то ответственность, но от руки помощи, способной хоть немного выдернуть его наверх, он бы не отказался.
Увидев в навигаторе, что больница значилась онкологическим центром, Уилер, впрочем, был рад, что так и не стал выяснять с Грин отношения. Становиться причиной больших неприятностей, чем она уже имела сейчас, он вовсе не хотел. Напротив, надеялся быть чем-нибудь полезным.
Именно поэтому без особых раздумий сорвался к ней.
Заезд на территорию происходил через шлагбаум, охранник на котором грозно поинтересовался у Блэка целью визита, будто это было не лечебное учреждение, а режимный объект, и направил его к стоящему прямо впереди главному зданию. Едва отыскав свободное место на парковке, Уилер вышел и направился ко входу. Он прокручивал в голове, что скажет Алексии, когда с ней встретится, и с каждым шагом безжалостно вычеркивал вариант за вариантом. В конечном итоге, наверное, не стоило говорить вообще ничего. Просто быть рядом.
Блэк нащупал в кармане удостоверение с жетоном на случай, если на вопрос о Грин и её сыне не получит ответа сразу, и шагнул на крыльцо. Первая из двойных автоматических дверей разъехалась, и за стеклом второй Уилер увидел Алексию.
Она стояла прямо перед ним в фойе, упав в крепкие объятия другого мужчины. Блэк остановился. Всё, о чем он размышлял ещё мгновение назад, заместилось неприятным удивлением и сомнением: стоило входить или нет. Он почему-то был твердо уверен, что Грин одинока. Она сохранила девичью фамилию, не носила кольца, не заикалась о семье и ребенке — на этом Уилер основывал своё мнение о ней. И вдруг понял, что абсолютно ни черта на самом деле не знал.
Мужчина рядом с ней мог быть кем угодно: мужем, женихом, парнем, отцом её ребенка. Кем бы он ни был, Блэк очень отчетливо ощутил, насколько глупым был его порыв приехать и насколько совершенно лишним он тут был. Тот, кому доставались такие объятия Алексии, был сейчас ей нужен, а не он, Уилер, которого она бросила просто во время секса и даже не удосужилась придумать весомую причину. Неуместно он почувствовал себя обиженным, и собирался развернуться, сесть в машину и уехать, потом никогда не упоминая, что был в больнице, когда Грин отступила от мужчины и тот обернулся. В его подлом стальном прищуре и росчерке шрама Блэк признал Майло Рэмси.