Грин провела его в дом, в гостиную, где когда-то они встретились впервые. Здесь совсем немногое поменялось — добавилось фотографий в рамках на каминной полке, телевизор сменился на более новый и тонкий. На диване возникли разноцветные подушки, на подлокотнике валялся скомканный плед.
Они легли просто на диван. Майло подтолкнул себе под голову одну из подушек, стянул кроссовки, оставив их валяться на ковре и уткнулся ногами в мягкий моток одеяла. Алексия легла рядом, прижавшись к нему, уложив голову ему на плечо, обняв его одной рукой, а вторую просунув между их туловищами. Она балансировала на самом краю, и Рэмси придерживал её, крепко обвив двумя руками. От её дыхания на футболке отличительно проступало жаркое влажное пятно, её волосы щекотали ему шею, цепляясь за щетину, норовя попасть в рот.
Какое-то время они провели молча. Майло, ощущая себя совершенно не на своём месте, неловко и дергано пытался гладить Алексию по голове и плечам так, как когда-то — во времена, уже казавшиеся выдумкой, нежели его прошлым — гладила, утешая и успокаивая, мама. Грин, казалось ему, постепенно засыпала.
В доме отчетливо слышался ровный гулкий ход механических часов. От соседей доносился приглушенный детский плач. Снаружи ещё было относительно светло, прямоугольник окна был контрастным желтым свечением заходящего солнца. Внутри комнаты собирались сумерки. В покое, тишине и тепле которых Рэмси к собственному удивлению начал ощущать приятную сонливость.
— Расскажи мне что-нибудь, — проговорила Грин, когда он почти проиграл борьбу с тяжело опускающимися на глаза веками.
Майло напрягся. Он был согласен на эту совершенно дикую роль подушки, терпя неудобство и онемение в придавленной руке, но позволять прокурорше вытягивать из себя информацию под предлогом пустой беседы не собирался.
— Мне нечего тебе рассказать, — резко ответил он.
— Пожалуйста. Что-нибудь. Мне надоела эта тишина. Что угодно! Расскажи, какой последний фильм видел.
— Я не смотрю фильмы.
Уловив его раздражение и будто считав его причины, Алексия предложила:
— Придумай какую-нибудь историю.
— Из меня не лучший сказочник.
Она вскинула голову — на лбу и щеке остался красноватый след, в глазах дрожала едва сдерживаемая влага. Её тон казался собранным, но на веках тяжело повисли, готовые сорваться, слезы. Это полоснуло Майло прямо по ебучему сердцу. Он высвободил одну руку, убрал упавшую на лицо Алексии прядь, осторожно, едва касаясь пальцами, провел по разгоряченной щеке.
— Ладно, блядь, — почти шепотом сдался он, будто стыдился этой уступки. — Короче, мне было лет десять…
***
Блэк Уилер ощущал такую взбудораженную дрожь во всем теле, что, казалось, от вибрации шла кругом голова. Он работал несколько дней напролет, сутками не возвращаясь домой, ночуя за своим рабочим столом и питаясь только кофе и собственным нетерпением. Он гнался за тем несмело пробивающимся светом, который неясно мерцал где-то впереди. Стремился рассмотреть его, удостовериться, что ему не мерещится, наконец угнаться за ним и схватить в руку.
Новую неделю он начал с того, что прибыл в прокуратуру за два часа до привычного собрания у прокурора и в коридоре выжидал появления Майкла Берри. Тот, крупная, тяжело ступающая фигура с проступившей на высоком лбу и лысине испариной, хмуро смерил Блэка взглядом.
— Детектив? — с вопросительной интонацией проговорил он.
— Сэр, мне нужно поговорить с Вами с глазу на глаз о деле крайне щепетильном, важном и срочном.
— Н-да? — окинув его оценивающим, недоверчивым взглядом, переспросил Берри. Он выудил из кармана брюк связку ключей и в мясистых пальцах принялся перебирать их в поисках нужного. — В прошлый раз разговор о щепетильном, важном и срочном зря отнял у меня время. Обратитесь сначала к Алексии.
— Это о ней, — с нажимом, но понизив голос, сообщил Блэк.
— О ней? — со смешком повторил прокурор. Он нашел нужный ключ, шагнул мимо Уилера к двери, едва не оттолкнув его плечом, и принялся открывать замок. — Ну знаете ли, детектив. Если Вы наконец решились проявить к ней свой интерес, моего благословения Вам не требуется.
— Выслушайте меня!
Слова, раздраженно вырвавшиеся громче и резче, чем требовалось, побежали тревожным эхом под высоким потолком коридора. Берри обернулся поверх плеча и недобро нахмурился.
— Так, Уилер, у Вас ровно две минуты, после которых Вы уберетесь отсюда восвояси. И впредь любые свои разговоры, просьбы, запросы, требования будете направлять через моего солиситора. Это ясно?
— Да, сэр. Так точно.
Но разговор в то утро занял намного больше, чем две минуты. На самом деле он растянулся настолько, что Берри снял трубку одного из телефонных аппаратов на своём столе и распорядился отменить заседание.
А уже во вторник в кабинете прокурора их собралось трое. Майкл Берри вызвал Алексию Грин к себе, где её дожидался и сам Уилер. Она вошла, механически широко улыбнулась Блэку в знак приветствия — на самом деле, строго говорил он себе, она всегда улыбалась ему именно так и никак иначе, всякие тепло и искренность он дорисовывал её поведению сам — и села в привычное кресло.
— И что на этот раз? — весело поинтересовалась она, оглядываясь на оставшегося стоять Блэка.
Прежде чем заговорить, он выдержал паузу. Не вкладывал в неё никакого намерения запугать, просто сам нуждался во времени, чтобы собраться с духом. Алексия была ему симпатична и ему совершенно честно, по-человечески было её жаль — из-за всего, что ей выпало, и через что ещё предстояло пройти. Уилер глубоко вдохнул, сделал шаг вперед, протиснулся мимо Алексии к соседнему креслу, но не сел — навис над ней, как не раз нависал над допрашиваемыми подозреваемыми.
Со стола прокурора он по-хозяйски поднял тонкую папку, раскрыл её и выложил перед Грин первое из двух вмещавшихся в ней фото. Сделанное на его мобильный телефон, приближенное, а потому лишенное качественной четкости, оно всё же было достаточно внятным. На нём Алексия в вечер смерти её тети — за считанные полчаса до трагедии — выходила с пакетом из тайского ресторана, подняв взгляд на крепко сбитого парня у серебристого хэтчбека.
— Его зовут Мозес Ллойд.
Грин коротко опустила взгляд в снимок и очень быстро, будто тот срикошетил от изображения, вскинула его на Блэка. В темноте её карих глаз вспыхнул отчетливый испуг. Уилер продолжил:
— В юности он подавал большие надежды, профессионально занимался вольной борьбой, потенциально мог быть вызван в олимпийскую сборную. Но в семнадцать лет спровоцировал серьезную автомобильную аварию. По его вине тяжело пострадал человек. Мозес сел на несколько месяцев, и о спорте пришлось забыть, — он постучал пальцем по немного расплывчатому светлому овалу лица Алексии на фотографии. — Теперь он охраняет тебя.
Он потянулся за вторым снимком, и достать его оказалось физически больно.
Уилер помнил, как опешил за мгновенье до того, как сделал его. Он сидел в своей машине на углу Давентри-Роуд, а выше по переулку у синего БМВ чертов Майло Рэмси целовал упавшую ему в объятия Алексию Грин. Блэк до последнего малодушно надеялся на то, что между Алексией и этим бездушным палачом была какая-то иначе объяснимая связь. Но правда оказалась воплощением худшего из вариантов.
Когда он показал эти фото прокурору днём ранее, тот сначала вопросительно вскинул брови, затем сощурился, наводя резкость во взгляде, поднес снимок ближе к лицу и снова удивлено наморщил лоб.
— Это Алексия и Рэмси? — с придыханием уточнил он.
Ответить вслух Блэк не смог — только кивнул. Сейчас ему, пусть с большим трудом и преодолевая подступающую тошноту, удавалось выдавливать из себя голос:
— Делает он это по приказанию Майло Рэмси. Второго человека в группировке Гранта Джошуа.
Грин продолжала смотреть на него снизу вверх, исподлобья, колко. Губы сжались в тонкую напряженную линию. Она дважды быстро моргнула, потом глубоко вдохнула и с холодным звоном в голосе произнесла:
— Моя личная жизнь не имеет отношения к работе.
На то, что, схваченная на горячем, она безропотно сдастся сама и сдаст всех, Блэк, конечно, вовсе не возлагал наивных надежд. Но всё равно звучание этого возражения его задело. Впрочем, он был готов к тому, что опытный прокурорский юрист не даст себя потопить на мелководье.