— Скажи сначала, как у тебя дела?
Алексия Грин вскинула на него янтарный взгляд и хмыкнула.
— Всё хорошо, спасибо, — ответила она. — Нет, правда, давай кратко и по существу.
***
От здания прокуратуры до клуба «Хибби-Джиббис» на Сил-Стрит было около мили, и находился он в направлении дома, но Алексия редко ехала туда на машине — всё чаще шла пешком. Она ощущала острую потребность собраться с мыслями перед и проветриться после, вытеснить из волос, одежды, внутренностей пропитывающий её горький дым предательского костра, на котором она сгорала каждый раз, когда ей было назначено у Майло Рэмси.
«Хибби-Джиббис» было неоднозначным заведением. Деревянный пол там часто становился липким от пролитого пива и эля, но в нижнем зале под сводчатым кирпичным потолком вживую выступали группы, во внутреннем открытом дворике устраивали дискотеки с ритмичной музыкой и лазерной подсветкой, а чай — если его кому-то приходило в голову заказывать — приносили в разномастном сервизе синего китайского фарфора. В молодости Алексии многое пришлось бы здесь по душе, но сейчас бар прочно ассоциировался исключительно с Рэмси, а потому не вызывал ничего кроме отвращения и страха.
Она предпочла бы ничего не знать о Майло Рэмси, но учитывая своё место работы, — и ведь именно из-за него её выбрали — не могла себе позволить благословенного неведения. Досье на Рэмси кровоточащим тиснением отбилось внутри её головы и не позволяло унять тревожную дрожь при каждой встрече. То было богатое арестами, недолгим тюремным заключением и снятым из-за недостатка доказательств обвинением в убийстве. Все отметки в личном деле касались преимущественно разбойных нападений, грабежей, нанесения тяжелых телесных травм и угроз. Плоскость и формальность досье создавали впечатление, что оно было составлено на кого-то размером и норовом с медведя. Но это радикально расходилось с реальностью.
Увидев Майло Рэмси вживую впервые, на короткое мгновенье замешательства Алексия приняла его за низкорослого сытого подростка с коротко подстриженными темными волосами и неравномерными клочками первой прорастающей щетины на подбородке и щеках. Впрочем он оказался приземистым и плотно сбитым мужчиной с неспокойной змеиной привычкой облизывать губы, запавшей на переносице глубокой хмурой складкой и шрамом, темным рубцом перечеркнувшим левое веко и бровь. Его глаза, видящие будто насквозь, невнятного изменчивого серо-зеленого цвета, соединяли в себе твердость стали и болотную гниль.
Их первая встреча лицом к лицу состоялась зимой 2015-го. Алексия Грин вернулась домой чуть позже обычного и первым делом заметила в начале улицы длинный синий БМВ с включенными фарами, которого прежде здесь никогда не видела. Давентри-Роуд, в доме номер 6 по которой Алексия жила вместе с сыном и тетей Перл, была тупиком. По ней не проезжали чужие машины, не проносились грузовые фургоны, не парковались незнакомцы. Асфальт на проезжей части был изрисован мелом, а на тротуарах оставались валяться никем никогда не забираемые мячи и самокаты. Дорога принадлежала детям, здесь было уютно и тихо, все шестнадцать соседствующих семей были неплохо знакомы, и с годами узнавали даже гостей друг друга. А потому присутствие прежде не появлявшейся здесь машины с включенным двигателем зацепило внимание Алексии.
Привычно снизив скорость, она прокатилась мимо БМВ, за затемненными окнами которого нельзя было рассмотреть водителя, свернула на узкую подъездную дорожку у своего дома, покосилась на БМВ сквозь зеркало заднего вида; затем вышла из машины и снова оглянулась. Синий седан с длинным, походящим на пасть крокодила капотом и холодно-белым свечением фар всё так же стоял у голой паутины осыпавшегося на зиму плюща, расползшегося по глухой стене дома перпендикулярной улицы. Грин в последний раз оглянулась уже на пороге, не испытывая по поводу этой тачки ничего определенного, и вошла в дом.
Она отперла своим ключом дверь, но за той вопреки привычке не оказалось Оливера. Он всегда — только если она не возвращалась ночью или он не лежал с простудной температурой — встречал её в прихожей, радостно вытанцовывая на месте и взахлеб рассказывая о случившемся за день.
— Олли, сынок! — позвала она негромко. В конце концов, вскоре подходило время его сна, и Алексии подумалось, что мальчишка, вымотавшись за день, уже где-то задремал. — Перл!
Но в ответ услышала бодрый голос сына. Тот зазвучал из гостиной с привычно восторженным звоном:
— Мам-мам, иди скорее сюда. Тут такая штука!
— Какая такая? — переспросила Алексия, столкнула ботинки и прошла мимо лестницы к двери в комнату.
Первой она рассмотрела Перл. Та сидела на диване, неестественно плотно прижавшись к подлокотнику, вся напряженная, с опущенными на колени руками, с пальцами до побелевших костяшек сжатыми в кулаки. Её лицо было окаменевшей острой маской какой-то сильной негативной эмоции, распознать которую Грин в то же мгновенье не смогла.
— Привет, — сказала она удивленно, когда тетя перевела на неё отрешенный взгляд, шагнула в дверь, и тогда в кресле у камина увидела гостя.
Он сидел, расслабленно раскинув ноги в пыльных грубых кроссовках по светлому ковру, а между его расставленных колен в темных потертых джинсах стоял уже переодевшийся в любимую продырявленную на локте пижаму Оливер. Он — копна русых непослушных волос, отчего-то наэлектризовавшихся и торчащих к потолку, открытое светлое лицо, пара восторженно открытых бирюзовых глаз и алый бант губ — двумя маленькими руками жадно держался за дуло нацеленного в Алексию пистолета.
Она похолодела. Всё внутри будто вмиг обледенело, обвалилось вниз и разлетелось в щепки. Грин забыла дышать.
— Мам-мам! Посмотри. Это настоящий! Похожий на мой, только настоящий, представляешь? Он такой тяжелый. Хочешь потрогать?
Он наивно попытался потянуть его на себя, но сжатый в твердой руке гостя пистолет лишь незначительно качнулся в сторону, всё так же всматриваясь своей пустой темной глазницей. Оливер озадачено выпятил нижнюю губу, хмыкнул и с показной обидой обернул голову к мужчине.
— Дай, я покажу, — требовательно заявил Оливер, и гость криво ему осклабился.
— Мама уже видела, — ответил он тихо. — Когда-то твоя мама работала в полиции, Олли. И её коллеги, патрульные офицеры, наверняка хвастались похожими.
— Кто Вы? — прохрипела Алексия, бессильно замерев на полушаге, покосившись на такую же напуганную Перл и переведя взгляд на сына, так по-детски светло воспринимающего это игрой.
В голове ее судорожно сталкивались и хаотично разлетались, не принося никаких разумных мыслей, догадки и «а что если». А что, если вызвать полицию? Да разве успеет она сделать хоть шаг, сможет ли потянуться в карман за мобильным телефоном прежде, чем этот незваный гость выстрелит в её сына или неё саму? А что, если броситься на него? Что она сможет сделать против вооруженного мужчины? А что, если это просто грабитель? Было ли у неё, чем она могла от него откупиться: достаточно денег, достаточно стоящая машина, достаточно техники в доме? А что, если это из-за работы? Ведь это не могло быть случайностью — он знал что-то из её прошлого.
— Кто Вы?! — так же сипло, едва выдавливая из себя слова, повторила Алексия, и гость за спиной её светлого невинного сына снова оскалился.
— Майло, — и, всё так же кривя губы, он повернулся к Оливеру. — Эй, дружище, давай, пускай мою игрушку и идите-ка с бабулей спать.
— Но я ещё не хочу! — заявил тот, но руку с пистолета всё же убрал.
— Будешь крепко спать и сытно завтракать — очень скоро вырастешь большим парнем, как я, — гость подмигнул Оливеру, вызывая у того улыбку, вмещающую выразимую лишь детским лицом смесь непонимания и восторга. — И тогда у тебя будут такие же штуки.
Сердце с силой ударилось о ребра и замерло, сжавшись в ужасе — дуло пистолета совершило плавное движение в сторону, нацелившись в сына почти впритык.
— Олли! — взвизгнула Алексия, едва сохраняя сознание. — Иди с Перл наверх, немедленно!
Он посмотрел на неё, улавливая в её голосе почти неподдающуюся контролю истерику, и растеряно хлопнул ресницами. Грин различила на его личике тень испуга, а в глазах — блеск подкативших слёз, и поспешила добавить тише и ровнее: