Прежде Блэку заниматься им было бессмысленно — Рэмси не марался в наркоте. Но с переходом в другой отдел Уилер приобретал должностное право ухватить Майло за что-угодно, ведь, чем бы тот ни занимался, это входило в сферу интересов борьбы с организованной преступностью.
Вернув степлер, Блэк оторвал ещё один клочок бумаги и тщательно переписал туда адреса Чарли Стюарта и больницы, в которой он находился.
***
Тетя Перл, мягко, почти бесшумно ступая, спустилась со второго этажа, вошла на кухню, молча выдвинула себе стул и села напротив. Алексия отвлеклась от бесцельного вращения чашки с остывшим чаем и подняла взгляд. Они поняли друг друга без слов.
Если бы Алексия верила в сверхъестественное, то, пожалуй, назвала бы это родовым проклятием: вот уже несколько поколений в их семье не складывалось с материнством и не задерживались мужчины. Началось всё с бабушки, которая, едва родив двух своих дочерей-погодок — Перл и Роберту — овдовела и, убитая скорбью по трагически скончавшемся муже, спилась и сошла с ума.
Роберта, мама Алексии, развелась с её отцом, когда девочке было всего три. Во второй раз вышла замуж, снова забеременела, но из-за не диагностированных осложнений и потому не последовавшего лечения, умерла. Алексии тогда было двенадцать. Её отчим безуспешно попытался отыскать своего предшественника, а потерпев неудачу, передал Алексию единственной известной ему родственнице — тете Перл. Та, сколько её помнила Алексия, была одинокой и меланхоличной, но доброй и щедрой женщиной. Она приняла племянницу в свой дом и сделала всё, чтобы отрочество Алексии было наиболее счастливым, насколько это было возможным для сироты.
И вот теперь сама Алексия опускалась на вязкое болотное дно, пытаясь заслониться от проталкивающихся в голову сожалений о несделанном аборте. Её сын — единственный рожденный в семье мужчина за последние три поколения — страдал от тяжелой болезни, способной обернуть девятый год его жизни последним.
И в помощи ей отказали.
— У меня есть знакомый риелтор, — после долгой паузы произнесла Перл. — Я позвоню ему завтра утром.
Она выглядела осунувшейся. Завитые коротко отстриженные волосы темными запятыми сползали на разрезанный морщинами лоб, под глазами тяжело накопившейся усталостью собрались мешки, линия губ, носогубных складок и морщин на подбородке уныло сползали вниз.
Ничто из выпавшего ей на пути она не заслуживала, ничто из этого не было её ответственностью, но она упрямо не отступала изо дня в день. Порой Алексии казалось, что у неё самой сил куда меньше, хотя это исключительно её ноша.
— В шкафчике над раковиной я припасла бутылку водки, — добавила тетя. — Хочешь?
— Нет, что ты! Мне завтра на работу, а я ещё сутки не протрезвею.
— Не иди.
— Что?
— Возьми отгул — не иди на работу, — с натиском повторила Перл. — Проведи день с Оливером. Вы оба устали бояться и бороться. Вам нужно немного светлого в жизни. Поведи его в торговый центр, купи книгу, покорми любимым мороженным, сходите на фильм. Устройте себе счастливый день!
И, не дожидаясь ответа, она встала, шагнула к указанному шкафу и из-за стопок тарелок достала начатую бутылку. С верхней полки взяла два высоких стакана, а потом обернулась.
— Ты и будешь там сидеть истуканом? — Поинтересовалась она. — Вставай и сообрази нам закуску.
Перл и Алексия всегда были полными противоположностями в характерах и взглядах, но умудрялись уживаться весьма гармонично. Возможно, отчасти из-за того, что Перл любила разговаривать, прерывала затягивающиеся паузы просьбой рассказать что-угодно, всегда проговаривала свои мысли и чувства вслух; а Алексия любила побыть в одиночестве, помолчать, подумать и проанализировать. Тетя не позволяла оставить им между собой недомолвки, а Алексия вносила нужные паузы для того, чтобы каждой из них остыть и прийти к общему решению взвешено. Многое отчаянно важное было обсуждено за их обеденным столом — иногда за чаем, иногда за стопкой любимой тетей водки, иногда прямо за трапезой. Но были темы, разговаривать о которых или не было нужды, или было слишком сложно.
Так, Перл никогда не заводила глобального разговора об Олли. Не спрашивала, каким будет их план действий или как они будут жить, если не смогут побороть болезнь, просто поддерживала действиями. И никогда не упоминала визита Майло Рэмси в их дом. Тетя не могла не понимать, что это означало, но ей хватало то ли такта, то ли испуга не произносить вслух очевидных вещей об аморальности и незаконности работы на мафию. Лишь порой она проникновенно спрашивала, всё ли в порядке после того, как становилась немым свидетелем звонков от Рэмси. И, получая утвердительный ответ, мгновенно сменяла тему.
Этим вечером она к большому облегчению Алексии не хотела знать, как всё прошло и почему ничего не получилось. Не говорила, что Алексии и не стоило об этом просить. Не упрекала.
Молча они разлили остро ударивший в нос напиток на самое дно стаканов — всего на несколько глотков, поставили между собой тарелку с неровно нарезанными ломтями сыра и соленым крекером, сели обратно за стол.
— Мы есть друг у друга, что бы ни случилось, — сказала Перл, поднимая свой стакан, и Алексия, кивнув, поддержала тост.
Какое-то время, морщась, они потягивали водку обжигающими губы и нёбо каплями, а когда внутри начало собираться и усиливаться тепло, растапливая сковавший внутренности лёд и замкнувший под морозным колпаком все эмоции, Алексия позволила себе расплакаться.
— Когда-то у нас с твоей мамой была домашняя крыса. Очень недолго, — под аккомпанемент тихих всхлипов, завела привычно Перл. Она была твердо убеждена в силе отвлечения, и на самом деле, довольно часто ей действительно удавалось успокоить Грин. В какой-то момент её внимание переставало сосредотачиваться на боли и концентрировалось на рассказе, затем поток слёз утихал, сквозь последние высыхающие капли пробивались горькие улыбки и смех, а затем приходила усталость.
Слушая — уже не впервые — о том, как бабушка испугалась того, что противная крыса испортит все её красивые кожаные туфельки, а потому несколько раз пыталась незаметно от неё избавиться и, наконец, сдала обратно в зоомагазин, доплатив продавцу, Алексия решила, что и в самом деле завтра не пойдет на работу.
Она была исправным работником по сути своей, пусть и имела склонность опаздывать, и потому что пряталась в работе от проблем. Находясь в прокуратуре, она запрещала себе думать о сыне, всецело доверяя его тете, и это помогало перевести дух. Но Перл была права. Им с Оливером — всем троим — были нужны такие же веселые воспоминания, которые позже они смогут друг другу рассказывать, утешая.
Алексия ужаснулась тем, как смиренно приняла неизбежность смерти сына, тряхнула головой и потянулась за бутылкой, решительно плеснув себе ещё. Нет, она не собиралась сдаваться. Что бы в ней ни говорило, — усталость, рассудок, жалость к себе или к Олли, алкоголь — она вопреки всему была настроена продолжать бороться.
========== Глава 3. Переменные. ==========
Ещё не рассвело, когда Майло разбудил настойчивый звонок. Нащупав телефон на полу у кровати, он, не глядя, провел пальцем по экрану и уронил трубку на ухо.
— Слушаю, — прохрипел он.
— Майло! — прозвучало оглушительно громко, перемешанное с ритмичным писком какой-то грузовой машины, долбящимся болью прямо в мозг Рэмси. — Это хана. Контейнер спиздили!
— Бля, какой контейнер?
Это должен быть какой-то прикол, за который Майло сломает сочинителю ключицу. Он не занимался никакими поставками и товарами, только гонял туда-обратно пушки, но последнюю партию для себя они купили ещё зимой, а на продажу уже давно ничего не выставляли. За ним никаких контейнеров не числилось.