— Какими судьбами, пацаны? — он противно вонзил зубы в яблоко, откусывая от него здоровый кусок.
Я прошел вперед, встав рядом с тем, у кого были патлы свисали до груди, а глаза оказались серенькими. Он нахмурился. качнув головой. Быстро пробежавшись глазами по помещению, я удовлетворенно заметил, что эти трое были уполномочены следить за передвижениями всех, кто находился в театре: на длинном обшарпанном столе расположились четыре компьютера, экраны которых делились на шесть частей и показывали буквально все. Эти ублюдки были настолько увлечены рассказами о низменных и мерзких делах, что совершенно не обратили внимание на тот угол, в котором мы буквально две минуты назад стояли с Харви, демонстрируя свои ангельские лица. Ох, какую же идиотскую ошибку они допустили.
— Чего вы молчите? — спросил ушлепок рядом со мной, и я по голосу понял, что он как раз является рассказчиком.
Не дав им больше времени, я выхватил два своих ножа. Один я кинул другому длинноволосому в глотку, пронзив ее насквозь, отчего свинья рухнула на пол, как подкошенная, а второй всадил рядом стоящему сначала в живот, затем пошагово в оба бедра, лишив его возможности двигаться. Харви в этот момент свернул шею лысыму, который было закричал. С открытым ртом он повалился на пол.
Оставшийся в живых ублюдок заныл, хлюпая носом и проливая горькие слезы.
— Пожалуйста, — взмолился он, — я сделаю все, что угодно.
Усмехнувшись, я ударил его по лицу рукоятью ножа, тем самым оглушив ублюдка, а затем схватил его за язык и сделал одно резкое движение, благодаря которому наш ушлепок больше не сможет говорить. Он замычал во все горло, упав на пол, после чего сжал рот и зарыдал. Его нога пришлась бы моей голени, если бы я вовремя не убрал ногу. Он попытался что-то сказать, но из рта вышли только мычание и кровь. Я обернулся, дав знак Харви следить за компьютерами, а сам опустился на корточки, глядя, как этот паразит извивается от боли.
— Эта долбанная шалава не понимала, что должна была расплатиться со мной за то, что причинила боль невинному существу, — передразнивал я, наклонив голову и посмотрев на него.
Мой взгляд поверг его в ужас, из-за чего он стал отползать от меня в надежде удрать, я же схватил его за ногу, грубо потянув на себя, после чего ударил несколько раз сапогом ему по лицу, сломав нос и челюсть.
— Нет, не-е-ет, — рассмеялся я, когда увидел, как у него закатываются глаза, — не выключайся, мы еще не закончили. Я оставлю тебя в живых, слышишь? — я несколько раз ударил его по щеке, отчего его веки затрепетали. — Слышишь, я оставлю тебя в живых! Ну постараюсь, конечно, правда, не совсем уверен, что это возможно после того, что я собираюсь сделать с тобой.
Харви отвернулся, понимая, к чему идет дело, а я спустил штаны ублюдка вниз, обнажив его уродский член. Как только мой нож коснулся его, ублюдок попытался закричать, захлебываясь собственной кровью, и ударить меня, но Харви, который старался не глядеть на то, что я делаю, навел пистолет на его руку и выстрелил. Когда я закончил, аккуратно положив отрезанный член в карман ушлепка, заметил, что от боли он отключился.
— Вот слаба-а-ак, — протянул я, вытирая нож и перчатки. — Я-то думал, что мы еще поиграем с ним.
Харви поморщился при взгляде на лежащего в крови ублюдка.
— Я всегда говорил, что ты больной, — вздохнул он. — Но действуешь ты, конечно, умело.
— Такие уроды должны платить по заслугам, — повел плечами я. — Я надеюсь, что ад существует и теперь эта мразь будет для него топливом. Божья кара хоть и неминуема, но ждать ее иногда приходится слишком долго. Я всего лишь решил ускорить процесс.
Оттащив тела в угол, я подошел к Харви, который внимательно наблюдал за экранами. Ткнув на экран компьютера, он уставился на меня, явно ожидая реакции. На одном квадратике был изображен человек, лежащий на полу со связанными руками. Пол деревянный, большой, но было явно видно, что для него настали не самые лучшие времена. Позади человека валялось несколько платьев самых разнообразных цветов: сиреневое, голубое, красное, оранжевое и желтое. В какой-то момент сильное тело молодого человека задвигалось, и к нему сразу же подошли люди: всего два человека, оба стоящие спиной, и все же один жутко напоминал мне кое-кого. К лежащему на полу Рафаэлю мог подойти только его папаша. Кулаки сами собой сжались. Но Варгас старший лишь только наклонился к сыну и даже нежно коснулся головы, что-то говоря. Солдат рядом с ним тут же удалился и появился лишь через несколько минут с мужчиной в белом халате. Он с собой привез врача? Стоило мне только подумать об этом, как к Рафаэлю склонился мужчина в белом халате и стал проверять пульс и зрачки.
Мы все прекрасно понимали, что, чтобы Рафаэль ни сделал своему отцу, Варгас старший не сможет отказаться от него, ибо он любит его и может показать это лишь только с помощью боли. За него я не беспокоился. Мы придем за ним, заберем своего друга и надерем задницу этому мудаку, посчитавшего себя здесь Богом.
Вздохнув, я перевел взгляд на другой квадратик, на котором виднелось изображение еще одного человека, сидящего возле окна и смотрящего в него. О, так он решил найти приют в бывшем кабинете бухгалтерии?
— Нам с тобой пока туда, — произнес вслух Харви.
Мы оба уставились на Альваро, сгорбившегося, плачущего, после чего натянули маски, вышли комнаты и выключили свет.
***
Зейн
Стоило нам спуститься по лестнице, как перед глазами тут же оказался длинный темный коридор, едва освещенный светом луны, сочившемся из окна, что находилось в самом конце. Темнота поглотила большую часть пространства, оставляя нас гадать о том, что же хранили эти стены, давно не видевшие здесь людей. Мне бы хотелось украдкой взглянуть на театр еще тогда, когда здесь теплилась жизнь, когда люди приходили сюда, чтобы получить удовольствие от просмотра постановок, пения оперных певиц, парящих движений балерин. Знали ли эти стены, что они окажутся заброшенными? Ненужными? Одинокими? Знали ли они, что их краска облупится, штукатурка спадет с потрескавшихся и протекших потолков, сорняки и грязь облепят пол и всякая разнообразная живность найдет здесь пристанище? Сколько знают эти стены? Сколько тайн хранят? Сколько разбитых судеб похоронено здесь? Сколько счастливых воспоминаний сохранили они? Помнят ли они тех, кто здесь выступал, тех, кто посещал этот театр, тех, кто отдал жизнь, поддерживая его?
Эти вопросы роились в моей голове, пока мы с Темплом осторожно ступали по стеклу разбитых бутылок, остаткам потолка, платьев, шляп, костюмов. Я не решился достать фонарик, опасаясь тех людей, что патрулируют здание, и потому не мог разглядеть историю, не мог запомнить все то, что стало бы потом пищей для моих размышлений в одинокие, холодные ночи, что погружают меня во мрак моего прошлого. Есть вещи, о которых невозможно забыть, которые невозможно простить. Я бы хотел…Но я не мог.
Рука друга легла на мое плечо, заставив остановиться. Я повернулся к нему, не понимая, чего он хочет, и тогда Темпл снял маску, глядя на меня и побуждая сделать то же самое. И я сдался.
— Что-то не так? — прошептал я, прислушиваясь к шорохам, которые издавали бегающие туда-сюда крысы.
Я избегал взгляда Темпла, который пытался прочесть меня по глазам, узнать, что же творится там, внутри, но мне не удалось отделаться от него, так как рука Темпла легла на мое лицо, отчего я вздрогнул и все же посмотрел, едва улавливая в темноте черты лица своего друга.
— Ты не виноват, — вдруг произнес Темпл, и я ошеломленно открыл рот, не понимая, как ему удалось понять, какие мысли крутились в моей голове. Я попытался отвернуться, но он не позволил сделать этого: — Прекрати винить себя в том, чего ты не хотел. Не по твоей воле случилось, что она оказалась там, в тот момент, когда ты испугался и…