Я смотрел в окно, на кипарисы и домики из камня. И мне было все равно.
Юра забрал меня уже в Риме на машине, советском «жигуленке». Ржавом и бодрым, как чиновник на пенсии. На этой машине приехал в Италию какой-то чех-турист, но остался. И продал ее, плача от бессилия, полуживую, но бегающую, за сто долларов. Квартиру Юра не снимал. Родственники жены-Китти, хотя и американцы, отдали ее молодым жить бесплатно. Но одну из трех комнат Юра сдавал русским эмигрантам, которые, дожидаясь визы в США, не хотели жить вне Рима и среди таких ж, по статусу. И платили за это из вывезенных с собой денег.
— Деньги — это то, что ты и есть, — пояснил Юра.
— А если их нет? — удивился я, еще во всём советский.
— Значит, ты никто.
— Не человек, что ли?
— Почему? Человек-никто.
Я почувствовал себя грушей для бокса и пожалел, что поехал. Так и случилось.
Мы посидели вчетвером: он, Китти, я и бутылка красного вина. Закуски не было. Был вечер. И чудесный Рим. Но где-то далеко, за окном.
Юра рассказывал, какие они примитивные, эти эмигранты. И «совки». И итальянцы, сплошь «левые».
А я так и не узнал, как искать работу. И где. И чем он занимается. И чего хочет от этой жизни. И Италии. И зачем всё это ему надо. И мне тоже.
С невеждами говорит невозможно — они и так всё знают.
Уже прилично стемнело и, не буду скрывать, я подумал, что хозяева предложат остаться до утра. Как это практически всегда было в затянувшихся гостях в той же Москве, Риге, Тбилиси или Алма-Ате. Но Юра извинился, что телефон у них работает только на прием звонков из экономии и такси он вызвать не может. Чем обрадовал, поскольку я боялся, что тогда мне не хватит на электричку до Ладисполя.
Из недавно полученных от организации ХИАС, опекающей свежих эмигрантов, каких-то денег треть уже ушла за раскладушку в комнате с иранцами, треть — на посылку домой. И оставалось то, что оставалось.
Кое-что больше, чем ничего.
Я посмотрел по карте дорогу на вокзал и уверенно вышел в Рим. Темный и пустой. Прямо, как я, еще за столом. Но на улице, от нависших толстостенных древних домов этого вечного города моментально наполнился желанием выжить. И жить. Или хотя бы дойти до вокзала.
Через час или два, в ночи, я наконец вышел к нему, пришибленному гулкой тишиной и молчаливыми неторопливыми пассажирами. Но, на самом деле, их оказалось мало. А поездов до нужной мне станции уже не было совсем. До утра.
— Какие проблемы? — подумал я — Пересижу на вокзале. Все равно никто не ждет.
Но это была Италия. Вскоре прозвучало какое-то объявление, все пассажиры дружно встали и медленно поползли к выходу. А я за ними. Оказалось, что здесь, в час ночи, вокзал закрывался.
— Поздравляю, — сказал я себе — Тебе уже 32. И снова есть, с чего начать, с поезда. И к чему стремиться.
Народ вокруг деловито и привычно устраивался на каменных плитах вдоль вокзальных стен. Полиция не мешала, да ее и не было видно. Я занял место, перекинувшись парой слов, между каким-то немцем-туристом с циновкой из его рюкзака и худым, долговязым, белесым, словно сигарета, австрийцем.
Дальше, разламывая картонные ящики, укладывалась женщина-бомж и худая скуластая вокзальная шлюха в миниюбке. Она уже не зыркала, как еще недавно, по сторонам. Не на кого. Мужчины для таких — это деньги для расплаты или, на худой конец, прокорм. А вокруг были только мы, некто.
Я попробовал было ухватить остаток картона от ящика, но в него, одновременно со мной, вцепился арабского вида парень. Он скалил зубы, резко рвал на себя и злобно шипел готовностью к драке. Мне не хотелось попадать в полицию или получить нож, тем более, что ближайшие улицы уже тянули темнотой и там было легко скрыться любому. Я уступил, расстелил пару подобранных газет и почти сразу заснул, несмотря на холод от камней снизу. После моих зимних бараков в армии, в Мордовии, это было почти привычно. Неудобно, не более.
В четыре утра, с зябким быстрым рассветом, вокзал снова открылся. И люди переползли вовнутрь. Скрюченные и такие же пришибленные, как и ночью.
Я спросил билет на электричку, назвав «Ладисполь», как вдруг неожиданно услышал на чисто русском языке — Вам туда и обратно?
Пожилой кассир-мужчина доброжелательно смотрел, глаза в глаза.
— Только туда, — машинально ответил я. И добавил, удивленный — Вы что, русский?
— Нет, — улыбнулся он.
— А откуда тогда так чисто говорите?
— А… — Он махнул рукой. Широко, по-итальянски — Война. Плен. Сталинград.