— Что именно?
— Все!
Детектив перелистывает страницу и разворачивает папку ко мне. Затем, предварительно сделав замечание под запись, спрашивает:
— Мистер Нанн, вам знакома эта учетная карточка?
Я смотрю на листок бумаги.
— Как видите, согласно указанным на ней сведениям, мисс Грейнджер был назначен прием у вас.
— Я… Я совершенно не помню, что встречался с ней. Поймите, ежегодно я консультирую сотни клиентов.
— Мы навели справки в вашем учреждении, и нам подтвердили, что вы проводили с мисс Грейнджер два сеанса.
— Повторяю, я не помню этих сеансов и уж точно не заявлялся к этой женщине на квартиру.
— Но вы признаете, что встречались с жертвой?
— Что? Нет… Возможно, но точно сказать этого не могу.
Отказ от адвоката внезапно представляется мне глупой ошибкой. Но так я поступил, будучи уверенным в собственной невиновности и, следовательно, в полном отсутствии улик против меня.
— Мистер Нанн, а не могли вы позабыть и другие события?
— Вы допускаете, будто я изнасиловал одну из своих клиенток, а потом это просто вылетело у меня из головы?
— Некоторые лица действительно вытесняют из памяти преступления, особенно когда отрицают их совершение.
С меня довольно. Я старался сотрудничать, наивно полагая, что подобное поведение послужит доказательством моей невиновности. Не получается.
— Детектив, позвольте мне предельно четко заявить, что я никогда не домогался мисс Грейнджер и никогда не посещал ее квартиру. И уж точно не насиловал ее. Понятия не имею, почему она выдвинула столь ужасное обвинение, но оно абсолютно ложное. Я отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы, поэтому, если у вас нет доказательств, помимо голословных утверждений психически больной женщины, я хотел бы вернуться к работе.
Несмотря на мое заявление, Тернер продолжает задавать вопросы. На все я отвечаю одинаково: «без комментариев». Так продолжается еще с полчаса, и в конце концов детектив объявляет об окончании допроса.
— Полагаю, теперь я свободен?
— Пока нет. Вас отведут в камеру, и по вашему аресту будет вынесено решение.
— Вы собираетесь упрятать меня за решетку?
— Это ненадолго.
— Да хоть на пять минут — это возмутительно!
— Не сомневаюсь, мистер Нанн, что вы всецело понимаете необходимость серьезного рассмотрения данного обвинения. Подобно вашему учреждению, мы обязаны соблюдать все процедуры и формальности.
— Разумеется, вот только мы не прячем под замок невиновных!
Тернер встает, и меня отводят в камеру, игнорируя мои протесты. Нет убийственнее звука, чем лязг запираемой металлической двери. И нет более тягостного ощущения, чем оказаться в комнатке три на три метра без настоящего окна и с унитазом из нержавейки в углу.
Оставленный наедине с собственными тревожными мыслями, я принимаюсь расхаживать туда-сюда по кафельному полу. Мой гнев переключается с детективов на Шантель Грейнджер. Как бы ни напрягал я память, сеансов с ней вспомнить не удается. Вполне возможно, что я действительно принимал ее, но одно лишь имя, без лица, ни о чем мне не говорит. И, кто бы она ни была, ее мотивация мне совершенно непонятна. Пускай в данный момент я и заключен в камеру, улик против меня точно нет, так что об осуждении не может быть и речи — да, я все-таки верю органам уголовного правосудия. Почему же она так поступила? Если она обращалась в «Здравый ум», значит, страдает какими-то нарушениями психики, которые, вероятно, еще обострились.
Проблемы людей с серьезными психическими заболеваниями я понимаю как никто другой, вот только в данный момент мне крайне затруднительно обнаружить в себе хоть толику сочувствия к мисс Грейнджер.
Часов или мобильника у меня нет, и потому следить за ходом времени не получается, по ощущениям же мое заточение длится уже целую вечность. Наконец, является детектив Гринвуд и препровождает меня в кабинет, откуда начался мой кошмар.
— Вы освобождаетесь под обязательство явки, — сообщает мне другой детектив.
— Что это значит?
— Мои коллеги займутся дальнейшим расследованием. Через две недели вы обязаны вернуться сюда.
Он вручает мне листок с разъяснением условий моего освобождения.
— Это же просто верх нелепости, — бормочу я. — Вы сами-то понимаете это?
— Сэр, не в моих обязанностях определять, кто виновен, а кто нет.
Жаловаться сержанту-охраннику бессмысленно, и я молчу, сдерживая гнев. Мне возвращают личные вещи и сопровождают к выходу.
Смотрю на часы: три чертовых часа коту под хвост. Строго говоря, время потеряла моя благотворительная организация, и все же я мог бы потратить эти часы на помощь тем, кому она действительно необходима, в отличие от пары детективов, расследующих какую-то бредовую байку.