— По двум причинам. Во-первых, он красочно обрисовал последствия подобного шага, а во-вторых, меня смущает, что сказал Камерон Гейл.
— Что именно?
— У Кингсленда будто бы есть знакомые в полиции.
— Продажные копы?
— Или так, или просто приятели, которые могут его предупредить.
— Один хрен. Но по-любому мне не представляется разумным стучать на чувака, пока не выяснишь, с кем имеешь дело.
— Так я и не стучу.
Клемент откидывается на спинку кресла и принимается поглаживать лапищей усы, погрузившись в обдумывание моей проблемы.
— Похоже, док, тебе только и остается, что найти паренька.
— Да как же мне его найти? Я всего лишь психотерапевт, а не частный детектив.
— К этому я и клоню. Я помогу тебе отыскать его.
— Без обид, но на основании чего вы решили, будто подобное вам по силам?
— На основании личного опыта.
— Вот как? И какого же?
— За последние четыре года я помог нескольким людям выбраться из серьезных передряг. По сравнению с которыми отыскать недозрелого недоумка — плевое дело.
— Камерон Гейл отнюдь не недоумок. Он изучает химию в Оксфорде… Во всяком случае, изучал.
— Да мне плевать, хоть химию в Оксфорде, хоть плотницкое дело в Вандсворте. Если он существует, мы его найдем.
— Мы?
— Ага, мы.
Великан буравит меня взглядом, как и в вечер нашего знакомства.
— Сдается мне, док, мы займемся этим вместе, и попутно ты и мне поможешь. Навряд ли у тебя получится разобраться с моим дерьмом за чашкой чая.
— Пока не будем заострять внимание на «мы». Так в чем суть вашего дерьма, как вы выразительно называете свое состояние?
— Дерьма моего кореша? — подмигивает Клемент.
— Ах да. Вашего кореша.
Усы снова удостаиваются пары неспешных поглаживаний.
— Ладно. Значит, готов, док?
— Разумеется.
— Этот мой кореш, в общем, считает себя мертвым.
— Мертвым? В каком смысле?
— В каком смысле можно быть мертвым?
— Во многих. Эмоционально мертвым, морально мертвым…
— Да нет же, док. Мертвецки мертвым.
— Что, в буквальном смысле? Он считает себя покойником?
— Вот-вот.
Несомненно, я столкнулся с одним из интереснейших расстройств, что встречались мне за годы работы.
— Пожалуй, некоторые подробности мне не помешали бы.
— Его пришили еще в семидесятых, но по какой-то причине он воскрес. И живет так уже несколько лет.
— Итак, правильно ли я вас понял: ваш друг утверждает, будто его убили в семидесятые, но теперь он опять жив?
— Ну да.
— Ясно.
Заявление Клемента придает дополнительную весомость моему изначальному подозрению, что он — или его «кореш» — страдает острой шизофренией. Мне доводилось читать кое-какие работы с описаниями соматического бреда пациентов: вопреки неоспоримым фактам, человек убежден, будто с его телом происходит что-то странное. Определенно, убежденность в собственной смерти много лет назад — из ряда вон выходящий психоз.
— Полнейшее, на хрен, безумие, а?
— Не берусь судить об этом.
— Да брось, док. Скажи ты, будто раньше жил на луне, уж точно все решат, что у тебя крыша поехала.
— Но ваш друг считает, что так и есть на самом деле, в этом и заключается проблема.
— Но это лечится, так ведь?
— Для большинства психических болезней существует лечение, но здесь мы возвращаемся ровно к тому, с чего и начали: вашему другу требуется профессиональная помощь.
— А если он вовсе не болен?
— Как это?
— Если он говорит правду?
— Вы хотите сказать, он действительно умер и каким-то чудом воскрес?
— Вроде того.
— Клемент, мы оба знаем, что это невозможно. Человек умирает, и на этом всё.
— А если не всё? — пожимает плечами великан. — Поэтому-то мы и будем искать паренька вместе. Чтобы ты разобрался, говорит ли мой кореш правду или за ним нужно послать парней в белых халатах.
Настает мой черед сверлить Клемента взглядом. Вообще-то, больные шизофренией крайне редко обладают метаосознанностью своего заболевания. Они верят в реальность собственного бреда, и потому в их сознании попросту не возникает логического повода рассматривать альтернативы. Иллюзии для них реальны — точно так же мы воспринимаем собственную версию окружающей действительности. Мы не сомневаемся в том, что полагаем за истину.
— Не думаю, что в наше время парни в белых халатах насильно забирают психически больных, — ограничиваюсь я единственным пришедшим в голову ответом.
— Мир изменился, док, и отнюдь не к лучшему.