— Капитан, заговорите старика, — тихо сказала Памела, застегивая куртку. — Хоть заприте его, пока все выяснится.
— Погодите, Памела, — идя следом за ней по коридору, решился, наконец, Спринглторп. — Хватит с нас бед, зачем еще кровь? Если так надо, чтобы меня не было, я уйду. Уйду немедленно. Имейте это в виду.
— Да при чем тут вы! — с сердцем сказала Памела.
— Как «при чем»? — удивился Спринглторп.
— Ах, капитан, капитан! — неожиданно звонко воскликнула она. — Таким, как вы, возня с властью крайне противопоказана. Дайте, я вас поцелую на прощанье. Господи! Вы мой старый добрый папа, начитавшийся Чарльза Диккенса. Разве так можно?
И ушла, ушла в сияющий белый занавес, окруживший освещенное крыльцо.
Он вышел следом за ней и услышал неровные пулеметные очереди. Это отстреливался на аэродроме подбитый бронетранспортер.
Вот так они и остались втроем в кабинете Памелы: Куотерлайф, Спринглторп и старик Мартин Кэйрд.
— Я говорил с Баракешем, — сказал Ангус, сосредоточенно глядя на селектор. — Звонили с частной квартиры. Пилот и какой-то тамошний технический шейх. Потребовал сто тысяч. Я обещал. Шейх дал номер счета в Риме. Галантный, сволочь. Выпустит самолет, не дожидаясь подтверждения из Рима. Шакал. Доверяет слову джентльмена. Только бы Левковича не задело.
Да, только бы не задело Левковича. Только бы не задело. Когда же это было? Три недели тому назад. В этом же кабинете. Вот тут.
— Термобомбы! — в восторге восклицал Левкович. — Термобомбы! Это единственный вариант. Представьте себе этакий вольфрамовый шар, битком набитый ураном. Мы опускаем его на дно океана юго-западней острова и приоткрываем цепную реакцию. Температура — тысяча восемьсот! Две тысячи! Все вокруг кипит, плавится! И вся эта пилюля проваливается в расплав, прошивает корку на шарике, как каленая дробинка масло! За ней вторая, третья! Перфорация земной коры! Полторы недели, и они добираются до магматического очага! Пять, семь, десять таких параллельных каналов! Оттуда, из недр, все это начинает выхлестывать наружу! Вы знаете, что такое вулкан? Так вот, я вам обещаю десяток вулканов по западному периметру острова. Через неделю-две после начала на океанском дне встанут горы, отличная горная цепь. И ваш остров упрется в нее и затормозит как миленький. А мы подопрем его еще с севера и с юга. Все, что к тому времени останется от вашей республики, так и будет вашим и никуда не денется. Еще с запада вулканчики подсыплют вам землицы. Вулканчиков не бойтесь. Живут исландцы с вулканами и лучше вашего живут. Договоритесь. Нужны расчеты? Я вам их дам, все равно ничего не поймете! Обратитесь за экспертизой? Все скажут, что я сумасшедший. Да, я сумасшедший! Но я прав. Хотите остров — давайте вулканы. Покорежит эту вашу косую линзу еще месяца три — и живите себе мирно на вашем острове, селитесь и размножайтесь! Только родрэмов больше не дозволяйте строить разным губошлепам! Вот так! Нужен вольфрам — три тысячи тонн, нужен уран, тонны две, и не какой-нибудь, а бразильский, извлеченный из океанских вод! Не то нас обвинят в отравлении Мирового океана. Нужно тонн сто графита, плазменные сварочные головки для вольфрама, аргоновый колокол и всякая муть по мелочам, которой всюду хоть пруд пруди! Найдете! Будем варить вольфрамовые коконы! Коконы нужны толстые. Будут расходоваться при погружении. Модели мне завтра кончают считать. А вы говорите — наука! Вот она, наука!
Словно это не он за две недели до этого крутил головой и бормотал: «Химера. Химера!» Памела, Куотерлайф, отец Фергус, оба Кэйрды — все стояли разинув рот, а этот красавец, обросший, исхудавший, в прожженной робе, колесом ходил по кабинету — вот-вот разворотит хлипкие перегородки — и вопил:
— Деньги? Это все стоит гроши, я вам говорю! Вам еще покажи, где у вас валяется кошелек с мелочью! Я геофизик, я не финансист. Ну, геофизиков у вас тут давненько не бывало, я понимаю, но финансисты-то были! Где они, я вас спрашиваю? Выуживайте их из ваших лагерей: всех спекулянтов, обирал и комбинаторов! Скажите им: чтобы торговать родиной, надо ее иметь! Вот благороднейшее вложение капиталов, награбленных у вдов и сирот! Засыпьте золотом хлябь, в которую вас тянет! — Он остановился, набрал полную грудь воздуха и неожиданно тихо сказал: — Может быть, есть другой путь. Но я его не знаю. Никто не знает. И не успеет узнать. А вы, — и он ткнул пальцем в Спринглторпа, — вы! Попробуйте теперь запретить мне пробное бурение! Должны же мы, в конце концов, знать, по каким таким шарикам катится эта колымага! А?..
— Ангус! — ожил селектор. — Ангус, я сижу перед лабораторией. Дошел по пеленгу. Пеленг идет хорошо. Густо. Вроде бы все нормально. Метет, спасу нет. Там, у Левковича, дымит, полыхает, и вонища жуткая, как от доменной печи. Мало нас. Оцепить ничего не можем. Я жмусь к дороге. Ты уверен, что они пойдут по дороге?
— Спасибо, Дэд, — ответил Куотерлайф. — Пойдут по дороге. Они спешат, им хитрить нечего, в лаборатории их люди. Жди. Через полчаса на тебя с неба посыплются наши. «Вольфрамы». Ты — «Уран». Понял? Не шарь вокруг. Наткнешься на чужих — будет шум раньше времени. Твоя задача — только скорпионы.
— Это-то я понимаю. А вот объяснил бы ты мне, если время есть: чего ради вся игра?
— Тут одна компания принялась за капитана. Двайер, фюрер и младший Кэйрд. Я-то думал, фюрер притих, делом занялся, а он куснул-таки, змей. Кэйрд младший где-то в лаборатории, у тебя за спиной, а фюрер колесит к нему на скорпионах. Хотят взять нас за горло, пригрозив прикрыть Левковича. Им-то рисковать нельзя, стало быть, мы благородно — лапки вверх. И настанет светлое царство нового порядка. Вроде так.
— Вон оно куда! Ясно. А Двайер где?
— У райских врат. Подорвался на коробке с детонаторами, судя по всему. Капитан ему подсунул вовремя. Отбился.
— Мозговитый, черт! Молоток! Здорово он тогда в Брокане кипятился. Как в театре. Значит, фюрер рожки показал. Я так ребятам и скажу. Будь здоров.
— Что за фюрер? — спросил Спринглторп.
— Да Калверт, — тягуче ответил Куотерлайф. — Мы его знаем. Лет пять назад перед выборами людям головы крутил. Разве не помните? Все насчет бессмертных идеалов национал-социализма. Он. Штурмовиков себе завел. Каски, велоцепи в кулаках, мундирчики, мордобойный кабинетик с изречениями по стенкам. Сходились мы пару раз. У Дэда во все плечико память, рубанули его цепью на обувной фабрике. Большая драка была. Не припоминаете?
— Нет, — сказал Спринглторп. — Я политикой не интересовался.
— Зря. Ну, нас не очень-то обведешь. Подвели его под тюрягу — и тихо стало. И вдруг — на тебе! — является. Ну, вижу, при деле мужик. Может, образумился. Да и не до того. А он, чуть нам изо всей этой каши засветило… И сынка твоего знаю, — обернулся Куотерлайф к Мартину Кэйрду. — Он ведь тоже бегал с ихним аксельбантом. «Страна, проснись!» Разве не так?
Кэйрд не ответил.
— Что же вы раньше молчали? — упрекнул Спринглторп.
— А что было говорить? Старое делить? Сыск заводить?
— Но своих людей в авиамастерских, как я понимаю, вы все же собрали.
— Они сами собрались. Народ дружный, сам к делу тянется, просить-искать не надо. Вот и пригодились. Сидим, можем кофе попить. Хотите кофе?
Спринглторп взял протянутую кружку, обжег пальцы, поставил кружку на стол.
— А вы в рубашке родились. Ухлопал бы вас этот сукин сын в палатке, и концы в воду. Свалил бы на Живодера. Хороши! Ах, гиены! Ах, своими глазами! И никому не сказавши, бегом… Мы тут с Памелой вас с утра обыскались Еле дозналась она, куда вы подевались. «Ладно, — говорит. — Пусть полюбуется старик». И я тоже хорош! Развесил уши. Вот и полюбовались бы.
— Алло, Ангус! Сыплются со мною рядом, — ожил голос Дэда Борроумли. — Вовсю сыплются. А на дороге никого. Я на всякий случай инструмент приготовил. Как у вас?
— Порядок у нас. И у тебя порядок. Сыпаться могут только наши. Дорогу береги. Людей береги. Ты теперь тут у нас вроде гвардии, понял? Не последний день живем.
— Погоди минутку. Вольфрамы. Порядок! Вольфрамы. Где ж твои скорпионы? Вы там часом не напутали?
— Мы-то не напутали, а вот они могли. Давай.
Куотерлайф обернулся к Мартину Кэйрду.