Глава 16 Исход
— Лосёк, Лосёк, Лосёк! Лосёк — проснись сукин сын очнись, да проснись же, наконец, прошу тебя, очнись! Лосек миленький подъём, подъём!
Смутно, сквозь клубящийся зеленоватый туман я с трудом различал очертания Тима Рода. Он бесновался и орал, что было сил, да к тому же со всей дури молотил в какие-то обширного диаметра тазы и кастрюли. На самом деле я толком не слышал весь этот гам и крики, уши мои заложило и обволокло невидимой звукопоглощающей ватой. Зеленоватый туман в моем сознании раздражал, и вроде даже не зеленоватым он был, а каким-то желтым. Мне казалось, что меня кто-то несет и все ближе и ближе подносит к источнику шума и гама. Меня раскачивали волны, и несли постепенно и вальяжно, словно по течению неведомой и очень медленной реки прямиком к беснующемуся с кастрюлями Тиму Роду. Желтый туман пульсировал дутыми объемными образованиями, но было заметно, что клубы редеют и растворяются в прозрачной обыденности. Шпык и туман пропал, и я вздрогнул, потому что звук, который издавал кастрюлями Тим, внезапностью своей испугал и оглушил меня. Бам, бам, бам, бух, бух, бух, да-бух, да-бам, бам-бам, бух-бух, бам-бам.
— Стой! Прекрати Тим, ты, что ли совсем сбрендил мой внутренний приятель! — сердито сказал я, и заметил, что голос мой стал каким-то хриплым и незнакомым. Я с трудом открыл глаза и растерялся.
Моему взору открылись крыши зданий и верхние этажи строений, похоже, я лежал на спине и, покачиваясь в такт нестройным шагам, плыл над дорогой. Пощупав поверхность под собой, почувствовав, что-то твердое как камень и теплое я повернул голову влево и увидел малыша Пауля. Он сидел на плоской, похожей на увесистый кирпич, слегка мохнатой голове животного, две таких же головы были справа и слева от земляной груши. Тут до меня начало доходить, что это за качающаяся колыбель подо мной, и три мохнатых головы на жилистых окаменевших шеях, несомненно, это были три упитанных ореходонта. Спины их были соединены между собой плоскими костяными наростами, наподобие конструктора лего сконструирована подо мной походная кровать носилки. Невольно я испугался, и это сразу заметил Пауль, он энергично застрекотал: Паукараста-паукараста, Лосек хороший, — и нежно посмотрел на меня своими четырех дольными глазами.
— Не пугайся корректор ореходонты наши друзья — перевел речь Пауля Тим Род у меня внутри.
— Ты понимаешь язык Агуагава Рочистера Золотистого? — с недоверием посмотрел я на Тима. Мальчик уже давно убрал с импровизированной сцены тазы и кастрюли, и, принарядившись в желтый смокинг в мелкую черную рыбку и неуместные калоши с красной оторочкой, стоял, облокотившись на хрупкую библиотечную этажерку. Этакий замшелый поэтик на провинциальных чтениях, в руках Тим держал тоненькую брошюрочку, название которой я, как ни силился прочесть не мог. Сказывалось утомление от небытия.
— Что случилось, почему я тут на носилках из ореходонтов, что произошло, может мне кто-нибудь внятно объяснить — конечно, я обращался больше к Паулю, чем к Тиму, мальчик, честно говоря, уже порядочно меня довел, пока его не спросишь пять раз он видите ли будет молчать.
— Паукараста Паукараста — корректор хороший — защебетал с довольным видом Пауль и повернулся ко мне спиной.
Вот тебе на, какое неуважение, надо признаться чувствовал я себя прескверно, но усталость и тупая боль быстро отступали, я ощущал прибытие энергии, будто меня словно электрическую игрушку подпитывали провода. А так оно и было, я с удивлением обнаружил, что буквально весь испещрен мелкими корешками, которые тянулись от Пауля и присосались ко мне по всему телу, некоторые корешки уже стали тонкими и сухими их можно было обломать безо всякого вреда для здоровья, другие же ритмично пульсировали.
— Да что тут, черт возьми, произошло, хватит мучить меня загадками, Тим!?
Тим поднял голову от брошюрки и спокойно сказал:
— Пауль говорит, и я тому свидетель, что было жарко, но страшное позади, тебе не о чем беспокоиться, все под контролем шеф и все по графику. Лексикон Пауля состоит буквально из 10 слов, и некоторые из этих слов ты много раз слышал. Это его вездесущая паукараста-паукараста, для обычного человека это набор бессмысленных повторяющихся словоформ, ну а для тех, кто умеет слушать по-настоящему (тут он, вероятно, намекал на самого себя) разница между первой паукарастой и следующей за ней очень велика. Дело в том, что в межбуквенных пространствах диалекта земляной груши находятся едва заметные заархивированные слова, человек их не слышит, буквы сохранены в ультразвуковом спектре. Ты услышал всего четыре паукарасты, а смысла там, на целый абзац, это ясно для тех, кто рубит в …