23
Пока в медпункте Симонову обрабатывали ссадины, он шипел от каждого прикосновения медсестры и трагично закатывал глаза, давая нам понять, что он уже на пороге смерти. Я пригрозила ему кулаком и пообещала, что его смерть наступит быстрее и от моих рук, если он не прекратит корчиться. Угроза вроде даже возымела эффект, одногруппник притих, но ровно до того момента, как этот умирающий боец не вышел за мной в коридор. Симонов тут же забыл о своих ранах, решив вернуться к проеданию плеши на моей многострадальной голове - тема моей наивности в отношениях с ужасным типом, коим, по мнению молодого человека, являлся мой несравненный братец, его никак не отпускала. Я-то даже поспорить не могла, Костя был тем еще кадром, а уж частота смены его постельных караулов вообще не столько поражала воображение, сколько откровенно пугала. Я молча отмахивалась, целеустремленно направляясь в аудиторию и не теряя одногруппника из виду, надеясь, что предъявление раненого товарища, обмазанного зеленкой и основательно заклеенного пластырями, смягчит преподавателя, на чью лекцию мы уже прилично опоздали.
Выговора никакого мы не получили, меланхоличный профессор кивнул лишь нам на пустую парту у входа в первом ряду, мол, садитесь тихонько. Я с тоской взглянула на столы в последнем ряду, до которых мне не светило добраться в этот раз. Еще и наличие беспокойного Симонова под боком не способствовало моему душевному равновесию, потому как однокурсник решил достать меня и посреди занятия, подпихивая мне одну за другой записки с вопросами о Косте и моих к нему чувствах, которые считал наивными, и пытался открыть мне глаза на неподобающее поведение избранника моего сердца, уверяя, что всепрощение это неправильно, а я, видимо, блаженная, раз позволяю с собой так поступать. Через минут пятнадцать и десяток записок я не выдержала и зло нацарапала на очередном клочке бумаги, лишь бы уже от меня отвязались, что мои отношения с сим подлым типом это запланированный договорной брак, оговоренный нашими родителями, так что ничьего вмешательства мне не нужно было. Не знаю, что было в моей голове, когда я додумалась до этой ерунды, видимо, совершенная пустота, но Симонов всё же притих, уставившись на меня глазами полными ужаса и неподдельного сострадания. Я надеялась, что хотя бы это его чуть остудит в его благородных порывах помочь несмышленой дурочке, не разбирающейся в мужской подлости.
Я оказалась права лишь частично, одногруппник смолк, но продолжил буравить меня взглядом из под нахмуренных бровей. Он что, решил придумать план моего спасения? Ну, пускай, я с удовольствием послушаю его варианты. А пока я думала, как мне незаметно от него отметить всех присутствующих, не доставать же в открытую шпионскую тетрадь, в конце-то концов. Потихоньку я попыталась на полях тетради с максимальными сокращениями записать всех, кого опознала из своей группы в этой толпе, как минимум из трех групп курса. Мне еще предстояло идти на доклад к куратору сегодня. Черт! Купряшин, мне еще как-то нужно будет умудриться объяснить всю сложившуюся перед входом в университет ситуацию. Какую-то совершенно неоднозначную с высоты профессорского роста. Мне очень хотелось провалиться сквозь землю, чтобы всё происходящее стало совершенно несущественным и далеким. Сейчас я была уже не такой уверенной в своей ранее промелькнувшей полубезумной решимости открыть охоту на своего куратора, снова хотелось забиться в угол.
Весь оставшийся день Симонов ходил за мной хвостом, куда бы я не направилась: на обеде из-за его постной рожи у меня кусок в горло не лез; на парах он садился со мной на задних рядах, что уже стало вызывать смешки и переглядывания от других ребят - еще бы, почти места для поцелуев у нас были. Не видела никаких вариантов от него избавиться, но пока он задумчиво молчал, я могла потерпеть это назойливое присутствие, хоть оно меня и довольно сильно напрягало. После третьей пары я быстренько собрала вещи в сумку и, как на заклание, направилась в сторону кабинета Купряшина, так и не переписав сегодняшние посещения в журнал, но немного надеявшаяся, что эта моя нерасторопность перейдет на первый план и я смогу избежать какой-нибудь изощренной кары от этого демона во плоти. Симонов было сунулся за мной, но я, взятая под неустанное наблюдение и загнанная этим словно в угол, огрызнулась, чтобы он ехал уже отдыхать домой, на что одногруппник упрямо качнул головой, заявив, что дождется меня у входа, несмотря на мои испепеляющие взгляды в его сторону. Погрозив Антону кулаком вслед и проследив, чтобы он всё-таки скрылся из виду, подошла к нужному мне кабинету, набрав побольше воздуха в легкие, и, постучав в дверь и не дождавшись ответа, зашла внутрь, прямо на пороге пригвожденная мрачным и абсолютно нечитаемым взглядом черных глаз. В первое мгновение моим единственным желанием было сделать шаг назад из кабинета, но Купряшин, опередив мой порыв, поднялся из-за стола, широким шагом сократил расстояние между нами и, захлопнув дверь, остановился передо мной, откровенно перепуганной от его резких движений. Мне показалось, что вот сейчас и придет моя смерть - то ли от красивых рук преподавателя, то ли от разрыва сердца, забившегося рядом со сводящим меня с ума мужчиной с утроенной силой. Профессор несколько мгновений пристально смотрел мне в глаза, а затем, притянув меня к себе за голову обеими руками, вплетаясь пальцами в мои волосы, поцеловал. Да, моя смерть действительно была на пороге, моей смертью был Купряшин.