Батюшки, какое поразительное сходство! Мне показалось, что ракетка улыбается полуживой улыбкой Олега.
- Здорово, а? Глянь-ка... - Дмитрий взял папиросу, зажёг её и воткнул в воображаемый рот. Олег-ракетка прищурился, казалось, от дыма.
Нечёсаные, неумытые, мы хохотали, сидя на койках.
- А теперь посмотри..?
Я оглянулся и удивился ещё больше. Наш чистюля Олег лежал на белой простыне в грязном комбинезоне и сладко похрапывал. Руки широко раскинуты, лицо грязное, у щеки лежат изорванные, перепачканные в ржавчине лайковые перчатки. И если бы не храп, то можно было бы подумать, что Олег мёртв.
- Когда он пришёл? Что с ним случилось? - спросил я.
- Понятия не имею. Эй, сынок, вставай с постели, горячие блины поспели.
Олег проснулся, но долго не мог открыть глаза - так хотелось ему спать. Он и поднялся с закрытыми глазами, потягивался, сидя на кровати. Но вот наконец глаза открылись и ласково улыбнулись. Он хотел мне что-то сказать, но, взглянув на Дмитрия, осёкся, лёг лицом к стене.
- Ну поговорите, посекретничайте. Не буду вам мешать, - сказал Дмитрий, оделся и ушёл.
- Хороший человек Дмитрий Афанасьевич, а я вот его почему-то стесняюсь, - говорил Олег, не поворачиваясь ко мне. - Строгий он какой-то и... честности его боюсь, что ли?
- То есть?
- Честность, она как тяжёлый камень...
Олег сел, свесил с кровати ноги. Пальцами грязных рук, будто большим гребнем, причесал густые русые волосы и как-то неожиданно простодушно стал рассказывать:
- А знаете, мы вчера сошлись с начальником управления один на один. Я думал, он будет мне мстить за мою угрозу... А он...
...Армовоз с шестой фермой застрял на спуске в котлован и закрыл дорогу. Около него скопилось больше сотни самосвалов. Начальник по телефону приказал мне немедленно спустить эту телегу и разгрузить. Я пошёл узнать обстановку. Армовоз стоял на крутом спуске у сороудерживающего сооружения, на нем ферма высотой и шириной в шесть метров. Справа - обрыв, слева - откос. На краю откоса - сварочные аппараты. Внизу укладывали бетон. Край фермы упёрся в электробудку - не объехать. Шофёр, Сашуня Гривнев, решил всё-таки выбраться. Армовоз гудел и раскачивался, в любую минуту мог сорваться. Сколько бы там было человеческих жертв, потом сосчитал бы за меня прокурор... Я приказал Сашуне заглушить мотор. Сашуня с вывертом выругался, но мотор заглушил-таки. Я позвонил Сергею Борисовичу и сказал: «Возить по таким отвратительным дорогам десятитонные фермы - это грубейшее нарушение правил техники безопасности. Самое лучшее, что можно придумать, - пригнать десятитонный кран, разгрузить ферму на месте». Сергей Борисович пробормотал что-то невнятное, а потом довольно внятно и угрожающе сказал: «Сейчас я привезу тебе кран, он у меня в боковом кармане. Подожди минутку». Вскоре он приехал на своём «козле». Долго стоял на обрыве, а потом спрыгнул, направился ко мне... «Здорово, инженер. Техника безопасности, говоришь? Сейчас мы это дело разжуём». Он подошёл к шофёрам самосвалов: «Ребята, надо эти сварочные аппараты растаскать. У кого есть трос?» Когда дорогу освободили, Сергей Борисович спросил у Сашуни: «Спустишься?» Тот усмехнулся: «Это меня прорабчик сбил с толку, я бы давно спустился». Сергей Борисович стал на одно крыло машины, я на другое, и армовоз двинулся. Мне, как понимаете, ничего не оставалось делать, только краснеть и ругать себя. Я подумал: «Прав был начальник, когда в кабинете назвал меня «дитем». Мы благополучно добрались до места, теперь оставалось только разгрузить машину. Но наших рабочих уже не было. Сергей Борисович попросил у шофёра рукавицы, подал команду крановщику и полез стропить ферму. Ему тяжело было взбираться, но он не демонстрировал своего начальнического подвига. Работал... Что мне оставалось в этой ситуации делать? Было противно, но я всё-таки тоже полез на ферму. Правда, для меня, спортсмена, это просто увеселительная прогулка... Я не знал, куда и как цеплять стропы, но мне думать об этом не приходилось, надо было только слушать команды Сергея Борисовича и выполнять их.
Колючий стальной трос рвал мои перчатки. Я в кровь изодрал руки, но лазил по ферме и не боялся, что в любую минуту могу сорваться и своим лбом испытать крепость стали... Разгружённый армовоз ушёл. Мы сели с Сергеем Борисовичем на песок и закурили. Я ждал упрёка, насмешки. А вместо этого вдруг услышал лёгкий храп. Я глянул на своего начальника. Дымящаяся папироса выскользнула из его рук. Он спал. Тут только я заметил, что уже горели прожекторы. У меня под мокрым комбинезоном холодела спина... Минут через пять Сергей Борисович проснулся. «Пойдём купанемся в Волге, - сказал он. - Ночью хорошо искупаться. А потом домой». Мне хотелось побыть одному, и я отказался от приглашения. Сергей Борисович пожал мне руку, наверно, ощутил на ней липкую кровь, но не подал виду. И, усталый, сутулый, зашагал по песку... На подъёме из котлована меня догнал грузовик. Шофёр крикнул: «Ты, гусь, в город? Садись». Я влез в кузов, и мы понеслись. От усталости или оттого, что никогда не ездил в кузове, глотая ветер и темноту, я совсем опьянел и чуть не выл от восторга. А когда показались огни города, запел во все горло: «Шумел камыш, деревья гнулись...»