В отделе доставки сказали, что раньше в его адрес ничего не поступало, а сегодня прибыл денежный перевод от Скирдиной на три тысячи пятьсот рублей, и его жене есть письмо до востребования. «Формально мы не имеем права отдавать вам это письмо, но мы вас хорошо знаем. Получите», - так сказала ему курносенькая, смешливая девушка.
Письмо, адресованное Леле, кончалось так: «Теперь пиши мне в Красноярск на Иголкина П. Н., для Максимченко Петра. Будешь выезжать, обязательно дай телеграмму. Жду. Целую. Твой Пётр».
Дмитрий вспомнил: Пётр Алексеевич Максимченко был начальником отдела, где работала Леля. Он видел его только один раз. Стройный, высокий. Белёсые густые волосы плавными волнами возвышались над широким лбом. Он шёл с женой и детьми по парку культуры...
Перо царапало бумагу и ставило кляксы, когда Дмитрий заполнял бланк перевода. Затряслась под столом нога. Он вытянул её, опять подогнул, но она все дрожала. А может быть, какое-нибудь недоразумение? «Сейчас прочту перевод и все выяснится...»
И все выяснилось.
«Здравствуй, Дмитрий. За проданные вещи мы выручили семь тысяч рублей. Наживали мы их вместе. Посылаю положенную тебе половину. Я уехала от тебя навсегда. Искать меня не надо. Как внезапно у нас началось с тобой, так же и кончилось. Прощай».
В ушах что-то лопнуло, в них появился скрежещущий шум. Он угрожающе разрастался. Дмитрию показалось, что он сидит в окопах... Выли мины, но ни одна из них никак не могла разорваться. «Опять проклятая контузия», - подумал Дмитрий, и в этот момент начали рваться мины...
Мокрой от пота рукой он опёрся о край стола. Прыгала, не слушалась нога, но Дмитрий понимал, что если не встанет сейчас, то, наверно, вообще уж не встанет. И вдруг тело его стало само подниматься.
- Держись, брат, держись, - услышал Дмитрий чей-то голос. - Выберемся сейчас на воздушок...
Он хотел взглянуть на мужчину, который нёс его на закорках, и не мог открыть глаза: так резало, жгло их. На улице мужчина усадил его на скамейку, зачерпнул пригоршню рыхлого снега и сунул Дмитрию в лицо.
- Хватани-ка, хватани...
Дмитрий ткнулся в снег лбом и притих... Снег растаял. Дмитрий ощущал губами холодные шершавые ладони, пахнущие соляркой.
Наконец он смог поднять голову. Рядом с ним сидел мужчина с обожжённым лицом и улыбался узкими глазами, стянутыми в уголках красными шрамами.
- Прошло?
- Прошло, - ответил Дмитрий и виновато улыбнулся.
- Эх, друг, она, проклятая, видно, и в могиле не даст покоя... Может, домой довести?
- Спасибо, теперь уж сам дойду.
- Ну тогда двигай, солдат. Она тебя, а ты её ломай. - Сказал, улыбнулся на прощание и ушёл, приминая землю коваными солдатскими сапогами.
Дмитрий подумал: «Имя бы спросить, пригласить к себе... - И тут же махнул рукой: - Чушь, не ради благодарности солдат солдату помогает».
Сердце билось ровно, шум в ушах рассеивался, в голове рождались спокойные мысли.
На жёлтые, но ещё не опавшие листья деревьев лёг белый мохнатый снег. Под его тяжестью гнулись тонкие ветки.
«Она тебя, а ты её ломай...»
Листья вроде бы и отжили своё, вроде бы и мёртвые уже висят, а не хотят уйти раньше срока. Нет, не хотят, не сдаются. И воробей тоже не сдаётся. Подтаял снежок на дороге, лужица воробью по колено. А он крутит головкой, машет крылышками, будто веником в парной, и кричит: «Холодно, братцы, холодно, а все равно выкупаюсь ещё разок!»
Дмитрий откинулся на спинку, закрыл глаза и почувствовал, как в него вместе с лучами солнца, чистым воздухом и щебетом воробья входит что-то крепкое, решительное.
Через три дня он взял отпуск и вылетел самолётом в Красноярск. Не уговаривать Лелю, не выяснять, не упрекать, а просто увидеть её, поговорить, посмотреть в глаза. Ему это казалось очень важным и необходимым. А может быть... И это «может быть», которое он таил от себя, тоже требовало встречи, теплило в сердце призрачную надежду...