Дмитрий поднялся в кабину самолёта, сёл у окна. Виски стали медленно наливаться горячим свинцом. Ему хотелось сделать глубокий вдох, но воздуха, казалось, не хватало.
Раньше с ним такое случалось в ожидании сигнала к разведке боем. Такой разведки, после которой на людей, оставшихся в живых, смотрели до суеверия восхищёнными, до самоунижения благодарными глазами.
Чтобы избавиться от этого ощущения, Дмитрий начал рассматривать сидящих впереди людей, пытаясь угадать, кто они такие, каковы.
Слева, почти рядом с ним, вертелась девичья золотистая головка. Косички заплетены до того небрежно, что, казалось, вот-вот рассыплются. Ей, наверно, лет семнадцать, учится, должно быть, хорошо, поэтому у неё не хватает времени сидеть перед зеркалом, и косы ей поди опротивели. Все мужчины сейчас для неё всего лишь Гришки, Борьки или же дяди.
Вот Дмитрий собирается лететь в чреве металлической птицы, а девушка полетит на собственных крыльях...
Рядом с головкой девушки - шея, похожая на голенище красного хромового сапога. Над голенищем - рыжий ёрш волос. Мужчина опустил плечи и, сопя, порыкивая, мостился в кресле, как мостится в берлоге медведь на зимнюю спячку.
Дмитрий так увлёкся наблюдениями, что не заметил, как захлопнули дверь кабины, как взревели, пробуя свою силу, моторы, как вырулил самолёт на старт. Он только на миг увидел мужчину с флажками. Даже не мужчину, а его ослепительно-белые зубы. И вроде бы не самолёт он провожал в обыкновеннейший рейс, а Дмитрия в какое-то чудесное путешествие.
Быстрым широким потоком понеслась навстречу земля. Дмитрий напряжённо смотрел на дома, на машины у вокзала, на людей...
...Вечером прошедший день ещё настолько близок тебе, что ты можешь пережить его сначала. Теплота руки друга ещё осталась в твоей ладони, в лабиринте ушей ещё таятся звуки услышанной на заре птичьей песни. Но придёт завтрашний день, в тебя вольются новые звуки, другой свет, новое тепло - для вчерашнего дня в тебе останется меньше места. Дни сольются с . днями, годы с годами. Оглянешься на прожитую тобой жизнь - и узнаешь её и не узнаешь: она тебе покажется иной.
Так было и с Дмитрием в самолёте....
На гидрострое, на Волге, на всей земле уже не видно людей. Не видит их глаз, не слышит ухо. Только разум и сердце знают, что там, внизу, люди кладут бетон, пашут землю, веселятся и печалятся - все это с высоты кажется тайной, которой владеют только сердце и разум.
Временами Дмитрию казалось, что он тоже летит на собственных крыльях. Волга и город смешались с туманом, растворились в бесконечном беге времени. Семь лет жизни Дмитрия с Лелей вот так же растаяли где-то позади, а им навстречу неслись новые годы. Прекрасна впереди лежащая земля. Прекрасны и загадочны новые годы, которые предстоит прожить Дмитрию без Лели. А как же те, прошлые? Как быть с ними?
Такое настроение часто овладевало Дмитрием в дороге. Однажды он даже подумал: уж не вернуться ли назад? О чем он будет говорить с Лелей? Ответом были глухая боль в сердце и надежда, похожая на сгорающую в ночном небе звёздочку... А главное - Светланка. Он тосковал по ней.
Чистый асфальт центральных улиц, старого сибирского города кончился. Дорога становилась все хуже и хуже. «Победа» тяжело подпрыгивала на ухабах, разбрызгивала по сторонам грязное снежное месиво.
Рубленые домики под замшелым тёсом, мохнатые охрипшие дворняги, кубарем катившиеся под колеса машины, чумазые свиньи, с неимоверным трудом поднимавшие свои рыла к серому осеннему небу, - все это напоминало старую Россию. Если бы ещё попалась вывеска с ятем и фитой, то Дмитрий подумал бы, что он чудом перенёсся в давно умершее время.
Сопки, покрытые тёмным одеялом тайги, усиливали впечатление лености и покоя, делали покой бескрайним и незыблемым. Дмитрий с удовольствием отдался во власть этого покоя.
Но вот машина свернула за угол и вместе с домишками повалилась с крутого косогора к незамерзшей речке.
По ту сторону недалёко от речки стояли многоэтажные светлоокие дома. Справа от них - заводские корпуса, трубы. Строгие линии зданий и труб перечеркнули тайгу, раскололи её незыблемый покой.
Там Леля и Светланка...
Дмитрий смотрел на клубы чёрного дыма, и ему подумалось: сейчас он услышит басовитый тревожный рёв этих гигантских гудков...
Там Леля и Светланка...
Тепло в его груди стало пропадать, будто зашло за тучи солнце, и под расстёгнутые полы пальто, под пиджак и рубашку стал проникать студёный ветер и шарить своими лапами по телу.