Дмитрию показалось, что сейчас все это в точности может повториться.
А может быть, только показалось?
Он выпустил Лелину руку и пошёл в другую комнату.
В большой пустой комнате вымыты полы, протёрты оконные стекла, обметена паутина в углах. Леля... Он кашлянул, услышал эхо и подумал: не надо эха.
Когда вешал своё пальто рядом с Лелиным, вздрогнул, будто ощутил теплоту её тела.
Они сели к тумбочке. На газете - хлеб, чайная ложка и вилка. В алюминиевой сковородке шипела яичница. Два чужих, совершенно чужих человека, неизвестно почему ели из одной сковородки и задавали друг другу ненужные вопросы.
- В Сибири тоже такие холода?
- Ещё почище.
- Как же там работают строители?
- Как и у вас в такие морозы. Сидят в обогревалках, анекдоты рассказывают.
- Зачем ты приехала?
- Не знаю.
- Срамиться?
- Не знаю...
- Только без слез, а то уйду.
- Тебе показалось. Видишь, улыбаюсь. Отдай Светланку.
- До слез улыбаешься.
- Да. Не отдашь?
- Как суд скажет.
- А твоя совесть?
- А твоя?
- Волга грохочет?
- Шумит. Красиво.
- Тебя, наверное, наградят.
- Ты уже наградила.
- Я ни при чем.
- Верно. Я виноват.
- И ты не виноват.
- Виноват. Проворонил... Когда в тебе это подлое началось.
- Не надо нервничать и оскорблять меня. Я ничего не сделала подлого.
- Почему не сказала, что любишь другого? Зачем обманула?
- Не кричи! Уйду!.. Мне было легче голову под поезд положить, чем сказать тебе. Думала, кану - и всё...
- Не реви ты!
- Не реву... Светочке купил валенки?
- Купил.
- По мне скучает?
- Спрашивала. Плакала, - солгал зачем-то он.
Яичница осталась несъеденной, была просто растерзана ложкой и вилкой.
Он подал ей пальто и помог одеться. У самых дверей задал, как он потом сам говорил, глупый вопрос:
- А если он тебя... Ты уверена, что...
- Знаю только одно: не могу без него, как когда-то не могла без тебя. Что будет, то и будет.
- Ну это ты да он, а дети?
- Пусть берёт своих. Я буду им не хуже родной матери.
- «Пусть берёт». Дура. Скоты вы.
- Ну и пусть, пусть!..
- Дура.
- Дура, знаю, но иначе не могу.
Она помолчала, а потом едва слышно попросила.
- Верни мне эти два письма. Я была не в своём уме. когда писала... Отдай.
- Нет.
Глаза её стали холодными, колючими. Такой она и ушла.
Ветер был настолько сильный, что не могли работать даже портальные краны. Они стояли, сиротливо понурив свои стальные решётчатые головы. Снег покрыл дороги, его не успевали сгребать, и машины не могли пробиться в котлован. Над городом бесновалась зловещая мгла. Скрежетало на крышах оторванное железо.
Зал заседаний народного суда был забит до отказа. Стояли в коридоре, в проходах.
Это был суд женщин. Они занимали весь зал. Мужчины лишь жались по углам, стояли в коридоре. Женщины осуждали Лелю, мужчины не знали, как быть - одни из них неуверенно философствовали, другие, насупившись, молчали.
Раскрасневшаяся, потная, Леля сидела в первом ряду. Белый пуховый платок, сброшенный с головы, лежал на плечах, сцепленные руки покоились на коленях. Губы и щеки подкрашены, косы венком уложены на голове. Она хотела быть красивой и гордой - пусть не подумают люди, что она жалеет о случившемся.
Дмитрий сидел тоже в первом ряду, у открытой форточки. Он ждал, что Леля будет спорить, требовать, доказывать, но этого не случилось. Она односложно отвечала на вопросы, с достоинством говорила о своих правах на ребёнка.
Дмитрий как-то потерял интерес к суду, все ему казалось никчёмным и мелким по сравнению с Лелей, которая стояла одна против всех. Ему даже захотелось встать и сказать: «Я отдаю ей дочь». И чтобы не сделать этого, он стал думать о её «новом муже», пытаясь вызвать в себе ненависть к нему и к ней, пытаясь представить себе, какой несчастной будет с ними Светланка, как будет горько жить без отца его детишкам.
Силился думать об этом и не мог - мешал запах распаренной овчины, исходившей от соседа в тулупе. Мешал снег, который залетал в открытую форточку.
На судейском столе - помятая скатерть. Перед секретарём - грязная ученическая чернильница.
Потом Дмитрий отвечал на какие-то вопросы, что-то говорил.
Леля смотрела на него и грустно улыбалась.
Зал глухо шумел.
- Дети - будущее не только семьи, но и всего государства. Поэтому государство так заинтересовано в воспитании детей. Государство не может доверять воспитание подрастающего поколения бесчестным, легкомысленным людям, которые только по личным соображениям разрушают семью.