Светланка рывком освободилась от отца и робко, веря и не веря себе, пошла к Вере.
Остановилась, ещё раз внимательно осмотрела её и тихонько спросила:
- Ты очень долго болела, правда?
- Правда, - прошептала Вера.
И Светланка бросилась к ней. Взобралась с ногами на тахту, стала обнимать Веру, целовать... И захлебнулась слезами.
Вера тоже обнимала Светланку, целовала её и тоже плакала. Потом они стали вытирать друг дружке слезы и рассмеялись.
Вера достала из кармана пальто резиновую куклу и дала Светланке.
- Вот я тебе Катьку принесла. Хорошая?
- Хорошая. Масенькая-масюсенькая.
Ночью мы опять с Людой обманывали друг друга: делали вид, что спим, а сами не спали - не могли. Даже с логарифмическими линейками ничего не вышло. Случившееся на квартире У Дмитрия оказалось сильнее железных математических формул. Как мы с Людой ни пыжились в этот раз, не смогли стадо цифр построить в ровные математические строфы...
А Люду я таки обманул: она поверила в то, что я сплю, поднялась и вышла в кухню. Вскоре скрипнула и другая дверь - это вышла Вера, догадался я.
Не знаю, уславливались они или нет, но сошлись ночью и стали говорить.
Наша дверь была приоткрыта, и хотя женщины говорили почти шёпотом, я все отлично слышал. Желание послушать их разговор было настолько велико, что я дал клятву: подслушиваю впервые в жизни, и пусть у меня отсохнут уши, если я решусь это сделать хоть бы ещё раз на своём веку до самой гробовой доски (а там уж, в могиле, мне ничего не останется делать, как только подслушивать людскую жизнь).
- Я ничего не понимаю, - говорила Люда. - Почему Светланка подошла к тебе, а не ко мне, скажем? Наверно, Дмитрий показал ей твою фотографию?
- У него нет моей карточки.
- Может, ты похожа на его первую жену?
- Не знаю.
- А кукла откуда у тебя взялась?
- Это моя любимая. Я её с детства храню.
- А-а. И специально взяла. Значит, собиралась к Светланке? С Дмитрием договаривались?
- Ни о чем не договаривались. Сама я давно собиралась увидеть Светланку.
- Зачем?
- Испытать. Узнать.
- Кого испытать-то?
- Себя и её... Я... мне...
- Ну чего ты, чего... Успокойся. Услышат.
- ...и решила - если со Светланкой сойдёмся, тогда уж мне некуда деваться от Дмитрия.
- А говорила - Олега любишь.
- Уговаривала себя... а оно все сломалось...
И опять заплакала Вера. Долго плакала.
Люда её не успокаивала. По-моему, она и сама плакала, только неслышно, просто роняла слезы.
Я долго ловил сдавленные всхлипывания, приглушённые судорожные вздохи. Думал, им конца не будет, хотел было выйти и сказать: «Хватит вам!» Но тут как раз Люда прошептала:
- Олега жалко.
- А мне, думаешь, не жалко? - ответила Вера.
- И что он теперь будет делать? Как-то он немного выпил и говорил мне: «Каждому человеку свой женьшень нужен. Если он найдёт его, будет долго и интересно жить. Я почему-то думаю, что Вера - мой женьшень...»
Вера заплакала навзрыд.
- Тише ты. Услышат. И чего плачешь? Не пойму.
- И я... не пойму...
- А отец-то, отец твой как доволен - козырем каким ходит...
- А мама сказала: «Я этого не переживу».
Помню, Дмитрий говорил мне: «Катеришки мы». А что получилось? Сам он вон каким глиссером обернулся!
На другой день после свадьбы рано утром мы были с Дмитрием на эстакаде.
- Посмотри, - сказал он мне, указывая туда, где сейчас, как и когда-то, с геодезической рейкой стояла Вера, - думал я, вечер наступил в моей жизни, а мне ещё утренняя звёздочка досталась. Ну глянь, чем не звёздочка...
А через несколько дней по радио передали указ о награждении строителей. Дмитрия наградили орденом Ленина.
Павел Петрович от радости хотел даже усы сбрить, но мы ему рассоветовали. Тогда он сказал Анне Сергеевне:
- Хочу приём в честь зятя устроить. Не вечеринку, настоящий приём с важными гостями. И чтоб каждому было по две салфетки, по два ножа, по две вилки, по три ложки. Вина чтоб всякие, и под каждое вино должна быть особая посудина. Пусть селёдка будет с петрушкой во рту, а плавники из морковки. Цветов наделать из свёклы и лука. Сынов обоих выпишу.
Анна Сергеевна терпеливо выслушала такую необычно длинную речь своего мужа, а когда он вышел, перекрестилась (лет тридцать уже не крестилась) и прошептала:
- Видно, уж совсем конец моему старику. Господи спаси, сохрани и помилуй его.
...Все было так, как желал старый землекоп, а когда после торжества разошлись важные гости из парткома и горисполкома, кончились силы у Анны Сергеевны, заплакала она, запричитала:
- И нет моей головушке покоя, и нет моей сирой приюта, и за что на меня такая беда накинулась, и за что она меня, несчастную, терзает...