- Чего ворожишь! Давай команду, начальник!
- Самосвалы сюда с землёй!
- Хворост и камни надо гатить!
Тучка ушла и открыла кровавое солнце, висевшее над горизонтом. Чёрная вода стала похожей на чёрную кровь. Люди теснее и теснее обступали зияющую прорву. Они будто готовились ринуться и закрыть её своими телами.
Олег протолкался к Мийбрату и твёрдо сказал ему:
- Предлагаю немедленно подвести поближе к берегу баржи и затопить их. Они своими корпусами закроют пролом и приостановят размыв.
Мийбрат глянул тяжёлым мрачным взглядом на Олега и ничего не ответил. Поднялся повыше на откос, снял папаху, замахал ею над головой и крикнул с такой силой, что перекрыл весь шум:
- Ти-и-и-хо-о!
И смолкло все разом.
- Бригадирам, прорабам, капитанам катеров, шкиперам барж - ко мне в контору немедленно! Всем остальным разойтись по общежитиям и ждать распоряжений! По берегу не ходить - опасно!
Сдержанно, одобрительно загудела толпа. Людям нравился твёрдый приказ, он вселял в них веру в свои силы.
Меланья Фёдоровна дёрнула Олега за рукав и шепнула:
- Поотстань-ка малость.
Они отстали, и Меланья Фёдоровна сказала Олегу:
- Ты на своём не настаивай. Баржи затопишь без толку. Тут надо берег камнем пригружать - старый способ. Подвинуть баржи поближе к шутихе и гатить, гатить...
На летучем пятиминутном совещании Мийбрат , именно такое решение и принял. Он, видимо, уже не раз сталкивался с шутихами.
Первые два-три часа разгружали с шумом, весело. Бригада арматурщиков не очень слаженно, но громко, с задором пела кем-то сочинённую песню о строителях.
Потом стали ослабевать силы от нудной, однообразной работы. Другое дело, если бы можно было напрячь свои мускулы до звона, подойти всем вместе, взять баржу за борт и по команде перевернуть её, высыпать в ненасытную волжскую пучину сразу тысячу тонн камня. И пусть бы потом упасть от усталости, пусть, грозясь разорваться, колотилось бешено сердце! Так нет же. Приходилось утомительно качаться маятником от борта к борту и уставать не от напряжения, а от однообразия движений, от досады, что нельзя с гиком сразу опрокинуть баржу.
Так проходили часы, длинные и тягучие. И каждый из строителей, в том числе и Олег, понимал, что ему досталось трудное испытание - испытание упорства, терпения, воли...
...Олег пришёл в общежитие под утро. От усталости у него подгибались ноги и ныли, будто стонали, руки, а в голове стоял однообразный шум, похожий на скрежет камней и всплески воды. Ему казалось, что он мгновенно уснёт и проспит целые сутки.
Он разделся, погасил свет, забрался под одеяло и тут же понял - не уснуть. Тревожилось, болело сердце. Олег вспоминал прошлую ночь, лица арматурщиков. Он видел эти освещённые прожекторами лица: усталые, суровые. Но главное в них было не это, а спокойствие, уверенность, и этим они были сильнее него. Поэтому-то у Олега и ныло сердце, тревожилось. Неужели он не выдержит?
Вспыхнул свет. Олег выглянул из-под одеяла и увидел секретаря парткома строительства Мозовикова.
Секретарь снял кожаный треух, пригладил обеими руками лысеющую седую голову. Снял брезентовый плащ, полушубок, повесил на вешалку у дверей и потом виновато улыбнулся Олегу.
- Извините, я вас побеспокоил.
- Ничего, ничего, - заторопился с ответом Олег, - я не сплю.
Мозовиков подошёл к пустой койке, положил на матрац чемоданчик и стал доставать, раскладывать в тумбочке свои вещи: бритву, помазок, книги, мыло...
Олегу показалось, что все это он делал так, будто только что вернулся из далёкого похода в свой родной, уютный дом. Он радуется и ржавой кровати, и старенькой тумбочке, и лампочке без абажура. Глаза этого пожилого грузного человека лучились не броской, но какой-то глубокой радостью.
Олег приподнялся и сел, опершись о спинку кровати.
- Уж не собираетесь ли вы здесь жить? - удивлённо спросил он.
- Собираюсь, как видите, уже расположился, - ответил Мозовиков и сел на табурет рядом с койкой Олега. - А что, разве плохо тут у вас?
Светало. Где-то далеко гудел пароход. По-весеннему звонко горланили, видно, кем-то вспугнутые грачи...
И непонятно почему Олег вдруг в простом вопросе Мозовикова услышал что-то очень важное, большое...
- Трудно, а вообще-то здорово! - уверенно ответил он, обрадовался своей уверенности и... вдруг страшно захотел спать.
- Я и приехал, потому что трудно.
- Будто нельзя было приехать днём?