Мы тоже всей нашей большой семьёй собрались ехать, но пришли на автобусную остановку, и там все «поломалось»: в автобус невозможно было влезть, тем более с Людиным животом и со Светланкой.
Возвратились мы домой, и Люда расплакалась. Как же, говорит, я так и не попрощаюсь с котлованом, и карточки на память не будет?
Чудачка, стоит ли из-за этого плакать? Поэтому и слезы у неё такие - прозрачная тёпленькая водичка.
В другой комнате, тоже у окна, плакали Вера и Светланка. Вера в такой торжественный момент не могла расстаться со своей подружкой, но и не ехать в котлован тоже не могла. Вот слезы за все и отвечали.
Был один выход: достать машину. Но где? О такси и речи не могло быть, их расхватали ещё с утра. Анна Сергеевна ворчала на кухне:
- Ишь ты, родня какая, котлован. И чего бы я туда с дитем тащилась в такой ветрюган...
Павел Петрович и Дмитрий отмалчивались... Да и что можно было делать, если в доме три женщины из четырёх плакали?
Дмитрий наконец не вытерпел и сказал мне:
- Ты же всё-таки имеешь связь с диспетчерами, неужели не можешь достать какую-нибудь машинешку? Хоть паршивенькую.
- Верно! И как это ты мне раньше не напомнил, что я был когда-то диспетчером?
Все оказалось до предела просто: я позвонил диспетчеру нашего управления, и он пообещал через часок прислать свою дежурку. Я вернулся из Дворца, откуда звонил диспетчеру, сообщил нашим женщинам приятную весть. Она вызвала всеобщее ликование.
- Мы поедем в котлован, в котлован, - твердила Светланка и прыгала на одной ноге.
Вера украдкой целовала Дмитрия.
Павел Петрович расправил свои усы перед зеркалом и о чем-то говорил сам с собой. Анна Сергеевна укладывала еду в корзину и всё-таки ворчала:
- Ишь ты, родня какая, котлован. Невидаль. Да я их за свою жизнь столько потопила, что не сочтёшь.
- Так вы не поедете? - спросил я у неё.
- Если по-семейному, по-хорошему, чего же не поехать?
А Люда возилась с магнитофоном. Настроила его и позвала нас всех.
- Прошу на семейный митинг.
Мы сели за стол вокруг коричневого микрофона.
Семейный митинг... Какая большая у нас семья. Все ершистые, своенравные, совершенно разные и всё-таки во многом очень одинаковые. И дружные!
Павел Петрович сидел, будто в президиуме большого собрания. А что? Ему не привыкать, он даже в Кремле сиживал в президиумах. И то ли магнитофон его гипнотизировал, то ли так сильно давил воротник и туго стянутый галстук, но его лицо покраснело.
Анна Сергеевна никак не могла угомонить Светланку, сидевшую у неё на коленях, и потому торжественного момента не чувствовала и этим раздражала Веру:
- Мама, Света, перестаньте возиться...
А сама-то Вера! Загорелое, обветренное лицо, выгоревшие, совершенно белые волосы, полные руки. Немного задумчивая, серьёзная. Передо мной сидел инженер-геодезист, хотя она ещё только осенью поступила в институт.
Дмитрий строил Светланке рожицы, смешил её и сам смеялся. Он, видно, торжество переживал по-своему. Мне казалось, что он может пуститься в пляс.
Рядом со мной стоял пустой стул. Наверно, по привычке его кто-то поставил для Олега. Все увидели этот стул, все подумали об Олеге, а Павел Петрович сказал:
- И где это наш блудный сын? И не пишет, бесстыдник.
- Напишет, - сказал Дмитрий. - Теперь уж скоро получим от него письмо.
Люда была возвышенно серьёзной, собирающейся говорить в века.
Меня, конечно, разбирал смех, но я вынужден был удерживать его и хмурить брови, изображать тоже возвышенную серьёзность, чтобы не навлечь на себя шквал выговоров со стороны супруги.
Но вот наконец раздался щелчок, и катушки магнитофона завертелись. Светланка так и осталась сидеть с разинутым ртом. Да и Анна Сергеевна не успела свой закрыть.
- Дорогие наши дети, - спокойно, своим голосом (она уже научилась разговаривать с микрофоном своим голосом) сказала Люда.
- При чем тут наши только дети, когда идёт всеобщий митинг? - заметил я.
- Товарищи, - сказала Люда, - так невозможно работать. Привяжите до времени моему супругу язык. Шпагат в тумбочке... И каким ты нудным становишься. Я под «нашими» детьми разумею даже Светланкиных детей.
- А у меня их нет, - серьёзно сказала Светланка.
- Светлана Дмитриевна, об этом вам ещё рано говорить, - остановила её Люда.
- И не рано, и не рано!..
- Ну тихо... Включаю. Дорогие наши дети, сегодня наша большая семья находится накануне праздника. Мы сейчас поедем прощаться с котлованом. Его завтра затопят и вместо слова «котлован» будут говорить «гидростанция». Мы не художники и не писатели, которые оставляют грядущим поколениям картины и книги. Мы - строители и оставляем вам Сталинградский гидроузел. Он не хуже любой книжки. В две тысячи каком-нибудь году вы будете проплывать по Сталинградскому морю и обязательно вспомните нас. Вы будете прогуливаться в космическом такси и тоже вспомните нас. Только не вспоминайте о нас, как о фундаменте. Вспоминайте о нас, как о людях, которые тоже умели хорошо работать, интересно жить. Сегодня вечером мы увидим искусственный спутник Земли. Не смейтесь над нами за то, что мы будем смотреть на него как на чудо, - у вас тоже будут свои чудеса, которые вашим потомкам через сотню лет покажутся смешными. А сейчас я предоставляю слово старейшему строителю экскаваторщику Павлу Петровичу Твердохлебову.