— Мне.
— В таком случае ты никогда не получишь ответа, не так ли?
— Сука! Предательница! Выродок!
Почему они всегда предают его?
— Садись, сын мой, — сказал раввин. — Что ты хочешь спросить у нас?
— Где Христос? — сказал он.
Они не поняли языка, на котором он говорил.
— Это греческий? — спросил один из них, но другой покачал головой.
Где же Господь?
Он нахмурился, рассеянно оглядываясь.
— Мне нужен отдых, — сказал он на понятном для них языке.
— Откуда ты?
Глогер не мог придумать, что ответить.
Наконец, он пробормотал:
— Ха-олам-хаб-ба…
Они переглянулись.
— Ха-олам-хаб-ба, — повторили они.
Ха-олам-хаб-ба, ха-олам-хаз-зей — мир, который придет, и мир, который есть.
— Ты принес нам послание? — спросил один из раввинов. Этот пророк оказался необычным. Настолько странным, что можно было почти поверить в то, что он — истинный пророк. — Послание?
— Я не знаю, — хриплым голосом ответил пророк. — Я должен отдохнуть. Я грязен. Я согрешил.
— Идем. Мы дадим тебе еду и место дня сна. Мы покажем тебе, где помыться и где помолиться.
Слуги принесли горячую воду, и он очистил тело. Они подстригли ему бороду, волосы и обрезали ногти.
Затем в каморку, которую раввины отвели для гостя, принесли обильную еду, оказавшуюся слишком непривычной для него. Постель с набитой соломой матрацем оказалась для него слишком мягкой. Он не привык к такой, но в доме Иосифа он не отдохнул, и поэтому лег на матрац.
Спал он плохо, кричал во сне, а снаружи слушали раввины. Но они мало поняли из того, что он говорил.
— Из всех вещей, которые ты мог бы изучать, на арамейский язык я подумала бы в последнюю очередь! Неудивительно, что ты…
— Мой дьявол, моя искусительница, мое желание, мой крест, моя любовь, моя страсть, моя нужда, моя пища, мой якорь, мой повелитель, мой раб, мое удовлетворение, моя погибель!
О, по всем милым дням, которые могли быть, если бы я оказался сильным; по Еве и тем, кто отверг меня за мои слабости; по всем наградам, полагающимся храбрым; по всему, что дается сильным, — я тоскую.
В этом окончательная ирония.
Формальная ирония, неизбежная и справедливая.
И я не удовлетворен.
Карл Глогер оставался в синагоге несколько недель. Большую часть времени он проводил, читая в библиотеке, разыскивая в длинных свитках какой-нибудь ответ на свою дилемму. Слова Ветхого Завета, во многих случаях подразумевающие дюжину интерпретаций, только еще больше сбивали с толку. Не за что было ухватиться, ничто не могло подсказать, в чем ошибка.
Это комедия. Неужели это все, чего я заслуживаю? Неужели нет надежды? Нет решения?
Раввины как правило держались в отдалении. Они считали его святым человеком и гордились, что он живет в их синагоге. Они были уверены, что он — избранник Божий, и терпеливо ждали, когда он заговорит с ними.
Но пророк говорил мало, бормоча временами сам себе на незнакомом им языке.
Горожане Назарета почти ни о чем больше не говорили, кроме как о загадочном пророке, живущем в синагоге. Они знали, что он — родственник Иосифа, и Иосиф теперь гордо признавал этот факт. Они знали, что Иосиф является потомком Давида, и это делало безразличным, кто он в остальном. Следовательно, пророк тоже является потомком Давида. Они соглашались, что это — важный знак. Иногда горожане спрашивали раввинов, но мудрецы ничего не рассказывали им, отвечая только, что есть вещи, которые людям еще рано знать. Таким образом, как обычно, священники избегали вопросов, на которые не могли ответить, в то же самое время делая вид, что знают больше, чем есть в действительности.
Затем однажды в субботу он появился в публичной части синагоги и встал рядом с теми, кто пришел молиться. Мужчина, читавший по свитку слева от него, сбивался несколько раз и разглядывал пророка уголком глаза.
Пророк сидел и слушал с отсутствующим выражением на лице.
Старший раввин неуверенно смотрел на него, затем сделал знак, чтобы свиток передали пророку. Этот приказ с колебанием выполнил мальчик, положивший свиток на руки пророка.
Пророк долго смотрел на свиток, и все решили, что он откажется читать, так как на лице его появилось испуганное выражение. Затем пророк расправил плечи и стал читать чистым голосом, почти без акцента. Он читал книгу Исайи.