— Ты должен быть более осторожен. Тебя побьют камнями. Они убьют тебя!
— Они не побьют меня камнями.
— Таков закон.
— Не это — моя судьба.
— Ты не боишься смерти?
— Она — не самый мой большой страх. Я боюсь собственного призрака. Я боюсь, что сон кончится, боюсь…
Но я не одинок теперь.
Иногда его убежденность в избранной роли колебалась, и тех, кто следовал за ним, охватывала тревога, когда он сам себе начинал противоречить.
Теперь они часто называли его именем, которое слышали от других Иисус Назарянин.
В большинстве случаев он не отрицал этого имени, но иногда сердился и кричал странные каркающие слова:
— Карл Глогер! Карл Глогер!
И они говорили: смотри, он разговаривает голосом Адоная.
— Не называйте меня этим именем! — кричал он, и они беспокоились и оставляли пророка одного, пока не утихал его гнев. Обычно потом он искал их, будто страшась находиться в одиночестве.
Я боюсь собственного призрака. Я боюсь одинокого Глогера.
Они заметили, что он не любит собственное отражение, и они сказали, что он скромен, и в этом его величие.
Когда погода изменилась, и пришла зима, они вернулись в Капернаум, ставший опорным пунктом его последователей.
В Капернауме он ждал окончания зимы, говоря со всеми, кто слушал, и большинство его слов являлось пророчествами.
Многие из этих пророчеств касались его самого и судьбы тех, кто следовал за ним.
Они смотрели телевизор в ее квартире. Моника ела яблоко. Это было между шестью и семью часами темным воскресным вечером. Огрызком Моника указала на экран.
— Посмотри, что за чушь. Честно признайся, она для тебя что-нибудь значит?
Шла религиозная передача, посвященная поп-опере в церкви Хемпстеда. Опера повествовала о распятии.
— Поп-группа на церковной кафедре, — сказала она. — Какое падение!
Он не ответил. Каким-то образом передача показалась непристойной и ему. Он не стал спорить с Моникой.
— Труп Бога действительно загнивает, — глумилась она. — Фу! Что за вонь!
— Выключи телевизор…
— Как называется поп-группа? Маготы?
— Очень смешно. Тогда я выключу сам.
— Нет, я хочу досмотреть. Это забавно.
— О, выключи его!
— Имитация Христа! — фыркнула она. — Это неудачная карикатура!
Певец-негр, игравший роль Христа и невыразительно певший под банальный аккомпанемент, затянул безжизненную лирику о братстве людей.
— Если голос Христа звучал так же, неудивительно, что его приколотили гвоздями, — сказала Моника.
Глогер протянул руку и повернул выключатель.
— Мне понравилась передача, — сказала она с притворным разочарованием. — Это была славная лебединая песня.
Позже она сказала с некоторой симпатией, встревожившей его:
— Ты — старый чудак. Какая жалость. Ты мог бы стать Джоном Уэсли или Кальвином, или еще кем-нибудь. Но ты не можешь стать мессией в наши дни на собственных условиях. Здесь нет никого, кто стал бы тебя слушать.
17
Пророк жил в доме человека по имени Симон, хотя пророк предпочитал называть его Петром. Симон был благодарен пророку, вылечившему его жену от болезни, которой она долгое время страдала. Это была странная болезнь, но пророк вылечил ее почти без труда.
В это время в Капернаум приходило очень много людей повидать пророка. Симон предостерегал его, что некоторые являются хорошо известными агентами римлян или враждебных фарисеев. Многие фарисеи не питали антипатии к пророку, хотя их беспокоили бытовавшие в народе разговоры о чудесах. К тому же политическая атмосфера становилась неспокойной, и римские оккупационные силы, начиная с Пилата и кончая самым последним из солдат, жили в постоянном напряжении, ожидая взрыва народного недовольства и не наблюдая при этом ни одного явного признака его.
Обычно воздержанный, Пилат разбавил водой небольшое количество вина на дне чаши и стал обдумывать положение.
Он надеялся, что беспорядки приобретут глобальный характер.