– Разумеется, мы поможем, – сказал он нам.
– Не стоит, – улыбнулась Лизель. – Оставьте мне номер, Штефан. Мы сами поможем вам.
Маркус презрительно посмотрел вслед Цезарю, который несся легко, словно балерина, резко вскидывая длинные сверкающие ноги с кисточками у копыт. Потом посмотрел на Герцога и удалился в дом.
– Идем, – сказала Лизель и мягко потянула на себя пса. – Воняет от тебя и правда невыносимо.
Прошло минут двадцать прежде, чем Герцог вышел из перевозки и, пошатываясь добрел до ванны. Штефан и Николай хотели помочь, но она отослала их и кивком велела мне закрыть двери.
– Поубивала бы, – сказала Лизель, и горестно посмотрела на уши-лопухи Герцога. – Гуманисты проклятые. Загубили породу… Смотреть противно, не то, что держать. Да и здоровье… Будь этот парень купирован, уши были бы в полном порядке.
– Врач из приюта сказал, что если не прерывать лечения, болезнь можно будет держать под контролем.
– Жаль, что под контролем нельзя держать умственно-отсталых дебилов, которые ни черта не смыслят в породах, которых нужно купировать! – резко возразила Лизель.
Она присела на корточки перед Герцогом и взяв руками за морду, задумчиво посмотрела в его глаза.
Герцог тотчас наморщил лоб, приподняв брови.
– Ты мой хороший мальчик, – прошептала она. – И все теперь будет хорошо, ясно? Ты станешь гладеньким и упругим и будешь жрать мороженое на пляже в Гремице… Знаешь, – бросила она мне, – раньше такие собаки бежали перед каретами. А теперь они получают сердечный приступ, пробежавшись за мячиком. Думаю, это идеальная собака для Фреда.
– Да, – согласилась я. – Первое время они могут гулять с одинаковой скоростью.
Отца перевели в обычную палату, и он пришел в себя, но посетителей к нему пока не пускали. Лизель украдкой смахнула слезы и легко, но уверенно взяв Герцога за ошейник, завела в ванну. Тот сгорбился, приняв такой испуганно-униженный вид, что мы рассмеялись. Здоровые, или нет, собаки ненавидели мыться. Лизель села, успокаивая его, а я стала аккуратно поливать теплой водой из душа. Она подавалась уже с шампунем, словно на автомойке.
Герцог перестал волноваться и успокоился. Вместо этого заволновалась Лизель.
– Ба? – спросила я тихо, пока она как-то странно вдыхала и выдыхала, и слезы все чаще выступали в ее глазах. – Ты в порядке?
– Нет, – она всхлипнула, даже не взорвавшись от «Ба» и вдруг опустила голову. Спрятала лицо в сгибе локтя, но ее плечи дрожали так, что можно было не прятать. Выпустив загарцевавшего Герцога, я бросилась перед ней, на колени в остатки мыльной воды и подхватила прежде, чем Лизель упадет в нее лицом вниз.
И тогда, прижавшись ко мне, она зарыдала вдруг, уткнувшись в мое плечо. Тихо, глухо и страшно. Рыдания сотрясали ее, словно каждый всхлип начинался спазмом. Она рыдала, пока не иссякли слезы и успокоилась так же резко, как начала.
– Герцога надо вытереть, иначе простынет, – заявила она, не замечая того, что мы сами – мокрые.
– Здесь тепло! – я вновь обняла ее. – Все нормально, Лиз. Правда, все нормально…
Взволнованный Герцог, пытаясь втиснуться, между нами, работал головой, словно клином. Мы расступились. Усадили его и стали растирать полотенцем. А пес давал нам по очереди свои огромные, исхудавшие лапы.
– Доминик не разводил собак, но он всегда держал пару черных догов. И время от времени они сами спаривались, пока он был занят чем-то, или был пьян. После того, как он умер, последних собак мне пришлось продать. Мы были на мели тогда, у нас были только долги и замок. Мальчики ненавидели меня… Но что я могла поделать? Ты представляешь, сколько доги едят?.. – она снова всхлипнула и вытерла слезы. – Я сама себя ненавидела, когда за ними пришли. Они смотрели на нас, не понимая, что происходит… Я продала их очень хорошим людям, но как я им могла объяснить?.. Они потеряли хозяина, они не понимали, что происходит. Они его ждали, они тосковали… А я продала их, потому что не могла так унизиться, чтобы пойти и попросить денег… Ланселот умер через два месяца. Просто перестал есть и умер… Мальчики этого не знают, – во-всяком случае, я молилась, чтобы не знали. И этот пес сейчас… Господи, ты только посмотри на него! У меня все время такое чувство, что Ланселот вернулся, чтобы дать мне еще один шанс.
…В дверь постучали: это Себастьян вытащил Криса из его практики и привез к нам. С чемоданчиком полным лекарств, пробирок и инструментов.
Почему ты так, мам?
Джессику кремировали ровно через неделю после самоубийства.