Я как раз размышляла, как умно и ловко Лизель раскрутила парня на откровения, когда Эрик спросил вдруг:
– Могу я поговорить с вашей внучкой наедине?
– Естественно, – Лизель поднялась. – Было приятно узнать вас, Эрик.
Он пожал ей руку.
Лизель ушла.
Каминные часы пробили ровно шесть тридцать. Я рассмеялась, уловив в этом знак. Эрик взял меня за руку. Он был уверен в себе и очень жалел меня.
– Послушай, – сказал он, – я, видимо, не так тебе объяснил. Мне, правда, хотелось побывать в Штрассенберге. Увидеть своими глазами один из этих домов, но… Я понимаю, что ты испытываешь. Я тоже когда-то был молод и влюблялся, очертя голову. Я, правда, не хотел подавать надежд.
Не найдя слов, я прокашлялась и нервно сжала пальцы между колен. Лизель говорила мне, что парней нельзя брать за яйца и класть на матрас. Надо дать им время опомниться и настроиться. Что это бред, будто у них все время стоит. Что современные женщины еще хуже средневековых доярок. Что, мол, доярки хотя бы ласково беседовали с коровами и мыли им вымя прежде, чем начать доить. А женщины сразу хватают парня за член и возмущаются, если тот от страха становится еще меньше.
Но я не брала этого дурака за член! Я даже не собиралась! Он напросился в гости, я не нашла повода ему отказать. И пригласила в дом, когда ушел Маркус.
Герцог яростно царапал лапой дверную ручку. Краем мозга, я поняла, что Маркус убьет его, или нас обоих, когда увидит. Но сил не было встать. Мимо пробежала горничная.
– Выпустите собаку, – пискнула я ей вслед. – Он двери испортит.
Девушка с размахом перекрестилась, словно я ей велела освободить дракона.
– Что… что происходит? – уточнил Эрик.
Тут Герцог сам сумел зацепить ручку и орудуя головой, как домкратом, отодвинуть дверь в сторону.
– Самара мама! – вскричала горничная, встав на лестнице и уставилась на него, крестясь с такой скоростью, что Герцог испугался и тоже встал, свесив голову. Его брыли раздувались на каждом вдохе. Лоб сморщился, глаза смотрели наивно и широко.
Лизель громко свистнула. Герцог каким-то образом улавливал высокие звуки. Он развернулся и тяжело потрусил на зов. Это было почти смешно.
– Ты сто раз на дню таскаешь ему сухарики, – вызверилась я. – Какого черта ты вдруг решила начать бояться его?
– Ну, знаете, фройляйн Виви, – фамильярно сказала горничная. – Так страшно он еще не рычал ни разу! Не все тут с детства привыкли к собакам больше себя.
Она была чертовски права: я еще в жизни не видела Герцога таким.
– Да, ты права…
Мне тоже было не по себе от этого рыка.
– Как мотор в пустой бочке, да?
– В бочке с привидениями…
Эрик прокашлялся, намекая на то, что он не договорил.
Я вздохнула и повернулась.
– Эрик, пожалуйста, я тебя прошу! Уходи!
Наверху, глухим басом залаял Герцог.
– Верена! – закричала Лизель. – Он чует Фредерика… О, черт!
Дом задрожал, когда пес ринулся вниз по лестнице и нетерпеливо, затанцевал у двери. Эрик дрогнул.
– О, черт! – сказала я, запоздало. – Тебя увидят!..
Мне было стыдно. Эрик все продолжал.
– Я не ищу жену в ближайшее время, – выдохнул он.
Я встала с открытым ртом.
Жену?
Не зная, как объяснить ему, ни разу при этом не заорав, я лично сбегала в гардеробную и принесла его пуховик. Унижение не подлежало измерению в баллах.
– Все, сил моих нет. Сгинь, придурок!
Эрик это явно принял за неумение принимать удары судьбы.
– Мы еще станем замечательными друзьями, – заверил он. – И вместе надо всем посмеемся.
– Убирайся! – я ухватила Герцога за ошейник, пытаясь одновременно справляться с истерикой и с собакой. – Пшел вон отсюда! Немедленно, пошел вон!
Отец уже шел к дому, в сопровождении сразу двух своих личных секретарей. Ветер трепал подолы черных сутан и когда все трое ускорились, услышав, как я ору, мне захотелось разбить себе голову о бетон.
Потом, как Эрик и обещал, мы все над этим смеялись. Но в этот миг, при Ральфе, мне не было ни капли смешно!
– Кто это? – спросил отец.
– Расходимся: он не хочет жениться.
– Я позвоню тебе через пару дней! – сказал, увенчанный своим величием Эрик. – И мы…
– ПОШЕЛ ВОН!
И он пошел. Священники расступились. Ральф отошел последним, словно невзначай оказавшись с гостем лицом к лицу. Он не имел в виду своей внешности и комплексов, что та вызывала у посторонних, но Эрик чуть стушевался и покраснел.
– Ральф, – укоризненно произнес Хадиб и тронул его за локоть. И лишь тогда, Ральф нехотя отодвинулся, а Эрик довольно быстро пошел к воротам.
– Серьезно, отец фон Штрассенберг? – спросил епископ и встал перед Герцогом на колено. —А кто мой хороший мальчик? Кто мой хороший мальчик?