Дверь была крошечной, вела в кладовую, и я зашла туда на секундочку – взять собачий корм.
– Извини, пресвятой отец, дядя Фредди, – ответила я. – Только прошу тебя, не зови своего помощника, чтоб и меня избил!
– Ральф никогда не поднимал на тебя руку!
– Зато на Джессику поднимал.
– Ради тебя!
– Им просто так нравилось.
Я переложила тяжелую двухлитровую банку корма с одной руки на другую и посмотрела на человека, которым когда-то бредила, задыхаясь от разрывающей на части любви. Даже сейчас он был намного красивей Маркуса и это было нечестно.
Он этого совершенно не заслужил!
– Мать просто промыла тебе мозги!
Я рассмеялась.
– Я помню, смутно, но помню… Как ты ругался с Лизель, вопил, что она тобою манипулирует. Что привязала тебя к себе, и к дому, и к Джесс… Но постарев, ты вернулся в этот дом сам. По собственной доброй воле. Когда ты понял, что ничего не стоишь без ее помощи, ты пришел к ней. Как тебе совести хватает осуждать ее за ее спиной? Кто ты такой без Лиззи?! Всего лишь смазливый когда-то, накачанный идиот, который хорошо трахался. Вот только без Лизель, ты бы был бедным смазливым идиотом и Джесс никогда не посмотрела бы на тебя! И ты сидел бы дома, без всяких манипуляций. В каком-нибудь занюханном приходе и бил псалтырями крыс, Фредди!
– Еще одно слово в подобном духе, и я ударю тебя.
– Давай, ударь! – я поставила банку и распрямилась. – Джесс меня за двоих лупила, но ты не стесняйся. Подбавь!
– Что здесь происходит? – раздался голос Лизель.
Довольно близко, – судя по голосу, – она стояла на лестнице уже очень, очень давно. Мы просто ее не слышали.
– Епископ требует, чтоб я извинилась.
– Правда? – ее каблуки мягко цокали по бетонному полу. – За что?
– Не знаю, он толком не объяснил.
Она встала за его спиной и Фредерику пришлось повернуться к матери:
– Ты думала, я не узнаю про Себастьяна?!
– Я думала, тебя это не касается.
– Она моя дочь.
– Нет, Фредерик, не твоя. Да, у тебя как-то был порыв – забрать Верену и Джесс, порвать с семьей и уехать, но сил хватило лишь на одно… Сбежать.
– Но Себастьян?!
– Чем именно тебе не нравится Себастьян?
– Он старше на тридцать пять лет!
– Мой второй муж был старше меня на сорок и не был даже в половину таким приятным, как Себастьян.
– У нее нет нужды продавать себя! – процедил он в бессильной ярости.
– Ты думаешь, у него есть деньги, чтоб покупать? Никаких гешефтов, родной мой. Чисто-символический книксен в знак уважения роду.
– Да ты с ума сошла, черт возьми? Она же ребенок!
Элизабет покрутила кольца.
– Я где-то читала, любой отец в душе, подсознательно, мечтает отбарабанить дочь. Спроси Хадиба, он подтвердит. Это довольно известный факт в психиатрии. Целая индустрия психоанализа и ворох психозов, берущих рождение из борьбе с Табу… Только не дыши так сейчас, родной. Иначе, тебя опять инфаркт хватит. Я не хочу сказать, что ты извращенец. Все происходит лишь в твоем подсознании. Себастьян – твоего возраста, вот тебя и заносит.
– Тебе уже мало Мартина, ты хочешь, чтоб по твоей указке плясали все! И ты ни с чем не считаешься! Себастьян женат! И он останется вечно женат на своей жене!
– А Мартин останется предан Церкви, – согласилась она. – Но я ни разу не пожалела, что с ним сошлась. Будь рационален, Фредерик. У нас не осталось выбора. Верену бросил Филипп и не захотел Ральф. Роман с Себастьяном исправит все. Пусть съездит с ним в Монако, или там в Монте-Карло, помелькает на людях… Через два года, максимум три, она выйдет замуж, а Себастьян уже не захочет менять ее на кого-то нового. Быть любовницей графа… То ли не хорошо? И место в семье уже никуда от нее не денется.
– Ты спятила?! – еще раз повторил епископ.
– Нет, – коротко сказала Лизель и поджала губы, посмотрев на часы. – Спятил ты. От ревности. Хочешь собственную дочь, Фред?
Мы оба инстинктивно сжались и отшатнулись.
– Верена будет с графом, – отрубила Лизель. – И ее дети тоже будут от графа. Если тебе не нравится, пойди и утопись в Эльбе.
Я обошла епископа, прижав к груди банку с собачьим кормом и Элизабет положила руку на мои плечи.
– Я не хочу, чтобы ты приходил сюда, Фредерик. Вообще!
Очередная борьба
Когда Лизель отправила меня играть в волейбол, я не ждала, что Себастьян клюнет. Не то, что я сомневалась в самой себе, – чего-чего, а комплексов у меня не было. Я сомневалась, что он так просто сменит шаблон и вдруг заметит меня, хотя сто тысяч раз уже видел, не замечая.
Но я любила играть, любила азарт борьбы и ощущение общности со своей командой. Поэтому я пошла, а потом вообще обо всем забыла, кроме желания выиграть.