– Знаю. Тогда, давай поговорим о сути вещей…
…Разговор принимал все более деловой формат, и я всерьез ощущала себя предметом на распродаже. Вот только вопросы брака всегда решали родители, а Себастьян вовлек меня в обсуждение, полностью выбив из-под ног почву, на которой я могла бы стоять.
В буквальном смысле – усадил меня на коня, хотя и знал, что езжу я плохо. Занятия с Филиппом всегда сводились к тому, чтобы доехать до укромного местечка в лесу и там потрахаться, как бурундуки – стоя.
Но Себастьян не собирался трахаться, как бурундуки. Он выглядел, будто за нами из-за кустов, наблюдал снайпер.
– А то, как часто ты будешь спать со мной, мы тоже обсудим? – спросила я, в дурацкой детской попытке хотя бы точечно вернуться в то русло, в котором я сама могла плыть. – Заверим календарь в нотариальной конторе, или ты будешь присылать мне розу, как Холостяк?
Он рассмеялся, не оборачиваясь. Цезарь хлестнул себя по ногам хвостом и сделал несколько заячьих прыжков, пытаясь взять в галоп с места, но Себастьян его осадил.
– Дядя Мартин лично выделил деньги на реставрацию Западного крыла. Если ты согласишься, я буду свистеть тебе, через коридор.
Я никогда, повторюсь, не сидела крепко на лошади, но в этот миг едва с нее не упала. —Западное крыло пристроил первый в семье двоеженец Рихард и много лет оно стояло пустым. Марита не желала вкладывать все свои деньги в замок, который должна будет уступить после смерти мужа, Себастьян предпочитал вкладываться в своих лошадей.
Пару лет назад мы с Ферди и близнецами пробрались туда с фонариками, в надежде наткнуться на призрак второй жены, но… Если призрак и жил там, он был слишком занят, чтобы являться гурьбе подростков. То, что после Кунигундэ там жила целая куча народу, никого не интересовало.
Они были чересчур прозаичны, чтобы быть призраками.
– Серьезно? – тупо переспросила я. – Ты говоришь серьезно? Ты не разыгрываешь меня?
– Серьезно, – он обернулся и чуть смягчился. – Что скажешь?
– А ты… Ты любишь меня?
– Цукерпу, – Себастьян подъехал настолько близко, что я ощущала запах его парфюма и терпкий запах пота его коня. – Я не влюблен в тебя, я слишком старый для этого… Но я хочу тебя в той степени, что не желаю ни с кем делить. В твоем возрасте это и называют «любовью».
Любит не любит
Домой я приехала чуть пришибленная.
Настолько пришибленная, что даже не догадалась спросить, с чего Себастьян взял, что мы сойдемся в постели? Такое чувство, его даже это не волновало. Лишь деньги Мартина и позор жены. Других причин я не видела.
Да, мы обговорили, что будет, если я решу выйти замуж или Себастьян поймет, что я – все же не его выбор. Что будет с детьми. Кто унаследует наш дом… Мы обсудили места за столом и приемы Мариты, даже мои приемы, на которые Марита непременно должна быть приглашена. Мы обсудили положение Маркуса и возражения Фреда. Свадьбу Филиппа, Ральфа, возможную «холодную» войну между мной и Маритой и создание моего собственного «двора». Но ничего из того, что меня на самом деле волновало.
Лишь под конец, помогая мне спешиться, Себастьян поцеловал меня, но… это было такой формальностью, что во мне ничего не дрогнуло. Он меня даже в три года с большим энтузиазмом целовал. Не говоря уж о тех последних месяцах, перед моим отъездом.
Итак, во мне ничто не дрогнуло. Вообще. Себастьян воспринял это, как должное…
– Ну? – спросила Лизель, потирая руки и поднялась.
Похоже, она ждала моего возвращения очень долго и нервничала, как сводня. В малой столовой, которую она использовала как гостиную для приема и кабинет, горел камин и вещи, знакомые с детских лет, отбрасывали танцующие тени.
– Осталось только достать печать и налить сургуча на сиськи.
Она рассмеялась и обняла меня.
– Ох, Кошечка моя! Как мы с ним бились, знала бы ты… Я до конца не верила, что он согласится!
– А как же я? – спросила я. – Обо мне ты подумала?
Лизель чуть опешила, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась мне.
– Я лишь о тебе и думала.
– Я не понимаю. Недавно ты приказала мне идти домработницей к его сыновьям. Теперь велишь идти к графу… Сколько я, по-твоему, смогу выдержать? Безразличия, я имею в виду!?
– Присядь, – сказала она. – Он объяснил тебе, что он слишком стар, что влюбляться? Не отрицай. У тебя это просто на лбу написано… Позволь и мне объяснить тебе кое-что. Мужчины, вроде Себастьяна, вообще бравируют тем, что любовь – это не для них. Мол, они, старые солдаты и их любовницы – это конь, да огонь. Мартин всю жизнь твердит то же самое, хотя я не ржала и не горела, когда он по пьяни вскарабкался ко мне в спальню через окно… И что с того? Я выходила замуж и разводилась, а Мартин все ждал меня и говорил, что любовь – это для слюнтяев. Не принимал ни единого решения, не посоветовавшись со мной, продвигал моих сыновей в семье и карьере, дарил мне земли, драгоценности и дома, но любовь… Пфф, скажешь тоже! Мартин ведь не баба и не слюнтяй, он просто ко мне привязан… Но если он не любит, то что такое, тогда – любовь? Одно мое слово и Мартин бросает все, садится в самолет и летит. А он, на минуточку, кардинал и рискует своей карьерой! Мое участие сводится по большей части к тому, чтобы поддакивать: мой Марти не слюнтяй какой-нибудь, чтоб влюбляться, – она рассмеялась и подмигнула мне.