Марита взорвалась.
– Все, что вы тут разыгрываете – просто шоу! – завизжала она. – Ты думаешь, что я дура? Заставит, ха! Да он же сам на тебя залезет, как только выбьет побольше денег из твоей бабки! Я даже не уверена, что он до сих пор этого не сделал! Думаешь, я забыла, как ты по сто раз на дню бросалась ему на шею, а он притворялся, что все это – не всерьез?! Что ж, вы своего добились! Можешь целовать его куда хочешь! Вот, только титул вы не получите, поняла?! Даже если твой сын станет графом вместо одного из моих, графиней всегда буду только я! А ты навсегда останешься игрушкой в постели! И поделом тебе, маленькая тварь!
– Сама ты тварь, только старая! – огрызнулась я. – Всю жизнь дрочившая только на свою тиару! Ну, так валяй, поди, еще подрочи! Что ты, только ты – графиня! А когда кончишь, организуй мне семейный вечер! С-сука! Как Иден!..
– Верена! – оборвала Лизель.
Марита, вся багровая, начала всхлипывать. Потом, расплакалась, уткнувшись лицом в ладонь. Мне стало жаль ее, но я быстро с этим справилась. Чего мне было ее жалеть? Она меня пожалела, когда подогнала сыночку новую девушку? Богатую девушку, из дальней своей родни? Ту девушку, которая переедет в мой дом. Дом, который столько для меня значит.
– Я ненавижу тебя, двуличная, лицемерная гадина! – выкрикнула я. – Даже полгода не прошло со дня смерти мамы!
Лизель помогла графине подняться и вывела из столовой. Мартин, покосившись на нас с Себастьяном, тоже встал и прокашлялся. Какое-то время он собирался что-то сказать, но, так и не придумав, что именно сказать, вышел.
Я вытерла слезы.
– Я что-то не припомню ту часть, что тебя заставили, когда ты ломано объяснялся мне в нелюбви.
Себастьян перестал тереть лоб рукой и вскинул на меня взгляд.
– Я тоже не припомню: когда ты начала звать Джесс мамой?
Мне показалось, что в нос плеснули табаско. С такой страшной силой зажгло и защипало внутри.
– Я, вроде спрашивал: ты все еще любишь парня? – продолжал Себастьян отрывисто. – И ты ответила «нет».
Я задыхалась: что я могла сказать?
– Ты просто не понимаешь, – сказала я, лихорадочно пытаясь выкрутиться. – Тебя никогда в жизни не бросали. Тебя никогда не использовали. Тебя не отшвыривали, как ненужную куклу!..
На глазах выступили слезы. Мне было ужасно жаль себя.
– Не обязательно любить, чтобы ревновать!.. И злиться на то, что он предпочел другую. И ненавидеть при этом твою жену! За то, что она зовет меня тварью!
Себастьян усмехнулся, взял меня за руку, перевернул ее вверх ладонью и крепко поцеловал в запястье. Чуть выждал, скользнул губами до сгиба локтя. Я сильно вздрогнула; глубоко, всем телом. В последний раз я занималась сексом тысячу лет назад, а Себастьян был красивый мужчина и знал, что делает.
– Ты ошибаешься, – сказал он. – Меня все время использовали. Начиная с того прекрасного дня, как я выбил сумму побольше, женясь на Марите.
Его большой палец мягко погладил меня по точке, где бьется пульс, затем ладонь соскользнула вниз, рука повисла вдоль стула. Себастьян посмотрел на часы
– Я бы с радостью рассказал тебе и тоже заплакал, но у меня нет времени. Я жду покупателя на двух жеребят.
Два его жеребенка
Себастьян:
Он сам себя ненавидел, хотя и все понимал.
Все почему-то вспоминалось, как он впервые заметил Филиппа. Себастьян помнил этот день так отчетливо, словно много раз видел его в кино. Свои сапоги, – на правый налип листок, и он остановился, чтобы убрать его. И вдруг, по замку разнесся радостный крик:
– Смотри, мам! Лошадка! Как папина!
Забыв про листок, Себастьян выпрямился и как зачарованный прошагал в гостиную. Там, оседлав черный бархатный валик дивана, сидел мальчишка с волосами цвета выгоревшего песка. Раскрасневшийся и счастливый, он скакал на подушке, не двигаясь с места. А по экрану большого телевизора перед ним скакал конь.
– Не порти подушки, Филипп! – ворчливо сказал Рене.
Первенец; разочарование номер раз. Кровь от крови и плоть Мариты. Ко второму ребенку граф даже не присматривался. Вообще, едва помнил, что у него второй сын. Сын, от рождения предназначенный церкви.
– Филипп! – прикрикнул Рене. – Это дорогой диван! Антикварный к твоему сведению.
– Мужчина вообще не должен разбираться в таких вещах! – ответил младшенький дерзко. – Не ной, Ренита!
И Себастьян как будто очнулся.
– Филипп!
Имя мальчика вспыхнуло у него в мозгу. Сын, из мельтешащей по дому точки, превратился в живого маленького мальчика. Его мальчика. Себастьян громко прокашлялся.
– Папа! – возмущенно скуксившись, возопил Рене. – Скажи ему!