– Штрассенберг не идет против Штрассенберга, – буркнул Филипп.
– Верена – последняя из Броммеров, – безжалостно напомнил отец. – Рассказать тебе, как вел свой бизнес Симон? Как он продал свой титул богатому еврею, а потом продал его самого? Вот то-то же. Если ей дадут волю, Верена тебя порвет.
– Это все из-за Иден.
– Естественно, что из-за нее! Не из-за тебя же, трус ты проклятый. Знаешь, я даже рад, что ты женишься на этой козе с кудельками. Она – не нашего круга и будет здорово, если ты со временем тоже прекратишь в нем бывать.
Филипп вытаращил глаза.
– Серьезно?! Ты от меня откажешься?
– А что мне делать с неумным мерином?! Ни в езду, ни на племя. Какой мне от тебя прок?! Только и делаешь, что позоришь меня, вынуждая спасать твою никчемную шкуру! Даже смелости не хватило признаться девке, что женишься на другой. Мне на тебя смотреть противно, Филипп! И видит бог, если бы я мог все вернуть назад, я не позволил бы тебе здесь остаться.
– Поверить не могу! – повторил Филипп в такой ярости, что Себастьян едва сдержался, чтоб не швырнуть ему в лицо пресс-папье. – Ты от меня отрекаешься в угоду Элизабет?! Ты граф или кто?
– Кто я?
Почему-то снова вспомнилось, как та бедная дурочка Селеста рыдала в кабинете Мариты, умоляя не увольнять ее. Клялась, что ни на что не претендовала, лишь любила его. И то, как сам Филипп в это время играл в какую-то стрелялку, надев наушники. Словно выключив мир за дверью.
– Вопрос в другом: кто – ты? Будь у тебя дети, я бы послал Лизель. Даже дядю Мартина. Будь у тебя дети Джесс, они имели бы право на ее деньги. Такое же, как и Ви. Но детей у тебя нет. Есть лишь неоплаченные счета и долги.
– Вот пусть она и сыщет с меня долги. Из-за ворот Штрассенберга! Как Броммер.
– За воротами окажешься ты, дурак, – сказал отец, почти равнодушно. – Не всех женщин можно вышвырнуть за борт, как ты привык. Некоторые сдерут с тебя часть обшивки, – он долго крепился, потом спросил. – Ты что-то знаешь про девушку, которую уволила твоя мать?
Филипп сперва как бы не услышал, затем очень медленно поднял голову.
– Ты серьезно?! Да это было сто лет назад. Дважды. Эта овца приревновала меня к Верене и побежала к матери с пузом, врать что порвался презерватив. Вот почему она ее выгнала! За вранье. Я даже приблизительно не мог быть отцом этого ребенка. И я готов подтвердить это, сдав анализ на ДНК, когда она его выскребет или когда родит! Я заявил на нее в полицию. И я этого не стыжусь!
Слегка обескураженный, Себастьян потер лоб ладонью. А с чего он, собственно, взял, будто бы все бабы – святые? Селеста крутилась вокруг семьи достаточно долго, чтобы заметить: любой, в ком есть хоть капля их крови, имеет право быть принятым.
– Даже я не настолько мразь, как ты привык думать, – заметил Филипп.
– После того, как ты обошелся с Виви, у меня очень мало поводов думать о тебе хорошо.
– Виви, – передразнил Филипп, будто не понимал, что несет и насколько близок к тому, чтобы получить по морде. – Чем именно она тебя так цепляет, пап? Своей преданностью семье? Или тем, как с разбегу на тебя прыгает?
– Она в то время была с тобой!
– О, да, была. Она меня окрутила тогда, все правда. И я на самом деле почти что верил, что она любит меня… Но когда мы с Ральфом вновь помирились и обменялись историями, то поняли: Верена точно так же обработала и его.
– Как именно? – вскипел граф. – Приготовила пожрать и простирнула его сутану?! Вы сами же потом умоляли, чтобы за домом следила не ассистентка Мариты, а сама Ви! И еще кое-что: вы оба на свободе только благодаря ей!
– А ты не думал, благодаря кому мы оказались на грани той несвободы?! Будь Ви совершеннолетней…
– Да? – перебил граф. – Вот как даже? Теперь, во всем виновата только она?
– Ты прекрасно знаешь, что это так! Не я за ней бегал, не Ральф!.. И да, Верена заботится. Заботится обо всем. Она так, сука, заботится, что потом ты остаешься без нее, словно бы без рук. Но это просто часть плана: влезть мужику под кожу, чтоб без тебя он потом не мог. И если ты приглядишься, точно так же поступает Лизель. Я лучше сяду в тюрьму, чем закончу, как Мартин: под каблуком.
Себастьян сухо рассмеялся.
– Судя по тому, что я слышал, закончишь ты, скорее, на социале.
– Лучше так, чем на поводке. Ты сам видел, что стало с нашим бизнесом. А ведь мы даже не просили Лизель вкладываться! Она сама хотела участвовать, сама вошла в долю… И мы ей верили, а она смеялась, с каждым годом все глубже загоняя гарпун. На случай, если мы откажемся подчиняться. И вот что: мы приняли решение. Никакие бабки не стоят вечного висения на крюке.