А я хотела секса, – но мужчины кричали: да сколько можно? Найди себе хобби, не дави на меня и «О! Я должен продавать жеребят!»
– Ты, знаешь, – он хоть и был глухой, но кто меня в этой жизни слушал, – я начинаю понимать Джессику. Клянусь, если бы не ты, я сама бы с собой покончила… Я не знаю, что со мною не так. С одной стороны, я понимаю, конечно, что я уже оголодала до чертиков и бросаюсь на каждого, но с другой, ведь не я же пришла к нему…
Герцог вдруг налег на задние ноги и потянул меня по тропе. Решив, что он заметил кролика, или птицу, я ухватила его за ногу, но Герцог яростно завилял хвостом и мне пришлось отцепиться. Мы вылетели к Развалинам и… наткнулись на Ральфа, сидевшего на стене, как горгулья.
Он скинул капюшон и невесело улыбнулся мне.
– Привет!
Я хотела уйти, но Герцог весил почти что шестьдесят килограммов, а я – всего лишь пятьдесят два. И он хотел поздороваться с одним из своих друзей. Привстав на задние лапы, Герцог потянулся к нему, и Ральф наклонился, чтоб погладить собаку.
– Знаешь, я раньше ненавидел этот квартал, – сообщил он сверху.
– Если ты снова беден и не можешь найти психолога, запишись к государственному, – отрезала я.
Мне так хотелось наорать на кого-нибудь, что было уже плевать на кого. Себастьян сказал, что уходит продавать жеребят, но я просмотрела все его сайты и никаких жеребят на продажу там не нашла.
– Ты помнишь это место? – продолжал Ральф.
– Это развалины Штрассенберга! Я знаю его.
– Мы здесь познакомились, – сказал он и снова протянул руку к Герцогу. – Я делал закладки, а ты пошла искать своего отца. В белой ночной рубашке. С розовым огромным зонтом. Я чуть не обосрался тогда. Решил, что ты привидение. А ты… что я Принц. Из «Русалочки».
– Ты и есть тот Принц. Только не из мультфильма, из книги. Разбил мне сердце и тем убил еще год назад.
Ляпнув это, чтобы задеть его, я поняла, как жалко при этом выгляжу. Принц ведь не звал Русалочку. Не искал ее, не любил. Он просто нашел ее однажды и пожалел. Это Русалочка вцепилась в его штаны, отказалась от своей короны и голоса. Ральф чуть подумал, наклонив голову. Пожал плечами:
– Можно и так сказать. Ты – мой дружочек и я люблю тебя, но в сексе мне нужно большее, – он достал из кармана тонкую самокрутку с завернутыми, как конфетный фантик, концами. – Забавно, да? Сперва продавал траву, теперь покупаю. А мог бы сразу снаркоманиться, еще в детстве и сэкономить силы на жизненную борьбу.
– Мог бы.
Я потянула Герцога, но Ральф тотчас спрыгнул наземь и перехватил поводок.
– Постой, Верена.
Я дернула поводок, но Ральф тотчас сжал мое запястье.
– Я сказал: стой!
Он был под метр девяноста и мог пробить стену, если бы ударил ее ногой. И что-то было такое в его глазах, когда он ухватил меня за руку и вывернул кисть, заводя за спину.
– Мне больно!
– Больно я делал Джесс. Вот только ей это нравилось. Она не возбуждалась, если я не лупил ее, не рвал одежду… Стелле тоже нравилась порка, но меньше: она была слишком стремная, чтоб ее раздевать, – Ральф посмотрел на меня, потом отпустил мою руку и усмехнулся. – Наверное, в глубине души, она это чувствовала.
– В глубине души чувствовала? Она, что, не отражалась в зеркалах? – уточнила я. – Не видела, на кого похожа?!
Ральф не ответил. Он затянулся, удерживая дым в легких, задумчиво посмотрел на меня.
– Мне нравится порка. Жесткая, настоящая. Ремнем. До честных слез и поросячьего визга. Я все время дрочу, представляя, как ты визжишь и багровые полосы на твоей коже. У меня прямо сейчас встал, только от того, что я вслух сказал, – он показал на свою ширинку и я сглотнула: там все действительно поднялось. – Я сделал большую ошибку, уступив Джессику. Фил никогда не мог ее толком прижать, и они оба были несчастны… Черт, если бы я только знал про денежки Броммеров… Я никогда не позволил бы ей уйти.
Ральф затянулся, жестом предложил мне и лишь тогда я заметила, что стою, не дыша и не шевелясь, вцепившись в ошейник Герцога.
– Расслабься. Сделай затяжку. Давай, спокойно поговорим.
Я никогда не пробовала травку, но мне было настолько плохо, что хотелось то плакать, то биться о стену, то резать кожу, пока физическая боль не заглушит душевную. Боль под названием Я Никому Не Нужна.
Не так ли Джессика начала любить Боль? Она отвлекала ее от другой ее боли? От мысли, что виновата в смерти отца? Может, стоит попробовать? Ну, хотя бы раз?
Стоит?!
Перед глазами вдруг встала Стелла, которая не могла нормально сидеть. И Джессика с полубезумной улыбкой на мягких влажных губах. Ее он лупил только обмотав покрепче пищевой пленкой. Чтоб не поранить. Ее он всегда берег. А меня? Меня он представляет себе с рубцами на коже!